До тебя миллиметры

Сколько так прошло времени? Месяц? Два? Димка насчитал ровно восемьдесят дней, пятнадцать часов и семь минут – сбегания с уроков, постоянных выговоров и подработок у родителей по вечерам – до того мгновения, как все его старания наконец-то принесли плоды. Вера ответила. Просто в один прекрасный день взяла трубку и тихим, хриплым, но таким родным голосом ответила:

– Да?

– Вер… Вера, это же ты?

О, он прекрасно знал, что это она, и от одного звучания самого любимого голоса на свете сердце готово было остановиться. Но спросить он был обязан, потому что в голове вдруг разбежались все мысли. Дима не знал, что сказать.

– Я.

Они замолчали. Тишина казалась звенящей, болезненной, страшной, но Дима попросту не мог её разорвать. В горле встал ком, и впервые после той ночи захотелось заплакать. Но он же мужик, чёрт побери, он не может плакать. Сейчас. Вот положит трубку, вспомнит это мгновение и тогда – сколько душе угодно.

– Дим…

– Вер…

Говорить начали одновременно. Снова неловко замолкли.

– Ты первая.

– Нет, давай ты.

Дима глубоко вздохнул, но всё же больше спорить не стал:

– Вер, солнце, я так соскучился. Ты не отвечала. Я ни учиться не мог, ни спать, даже…

– Дим, – как бы ни уверяла, что «он первый», но Вера всё равно прервала поток откровений. Глубоко вздохнула, так что воздух зашуршал в трубке, и выпалила: – Пожалуйста, не приходи больше.

– В смысле? – опешил Дериглазов.

– Не звони, не приходи, не ищи встреч. Не стоит. – Дима набрал воздуха, собираясь что-то сказать, но Вероцкая не позволила себя перебить: – Не нужно, Дим. Я никого не хочу видеть.

Сердце больно кольнуло. Отвратительное ощущение.

– Даже меня? – пробормотал Дима. Не так он представлял себе этот разговор, совсем не так.

– Особенно тебя. Тебе не стоит приходить.

– Вер, я понимаю, ты попала в аварию, многое пережила, перенервничала. Да и я тоже ужасно волновался. Но ведь всё отлично: ты жива, кости тебе собрали, с позвоночником проблем нет – да, хотя бы эту информацию я из Стаса вытащил, – а значит, всё будет прекрасно. К новому году ты сможешь вернуться в школу и даже нормально сдать ЕГЭ. Даже если и предстоят какие-то операции…

– Ничего. Не будет. Прекрасно! – рявкнули в ответ, перебивая его.

Потом последовала тишина. Вера тяжело дышала, Димка боялся даже слово сказать, чтобы вновь не вызвать её гнев. Но буквально минуту спустя Вероцкая вновь подала голос, на этот раз без единого намёка на злость, только спокойствие и обречённость:

– Ничего не будет прекрасно. Дело не в ногах. Даже не в ЕГЭ, Дим. Я теперь другая: и внешне, и внутренне. Во мне многое изменилось в эти месяцы, и теперь нам лучше не видеться. Прими это как факт.

– А как же…

А как же их обещания? Как же клятвы, что «либо вместе, либо ни с кем»? Как же совместные вечера, угрозы Веры прибить его и любую девчонку, которая окажется рядом? Что стало с ними?

– Мы же вместе и навсегда, – наконец выдавил он. – Я либо с тобой, либо ни с кем.

– Забудь, – в голосе слышалась улыбка. Ужасно грустная улыбка.

– Но я не могу, я люблю тебя, Вер.

– Дим, мы ошибались. Это не любовь, взаимное притяжение. Гормоны, жажда испытать неизведанное…

Да какое, к чёрту, неизведанное? Максимумом неизведанного в их отношениях были ночи поцелуев и объятий. Ничего более интимного. Да, Дима помнил ощущение её нежной кожи под ладонями, но… Блять, он не «жаждал испытать что-то новенькое», но Веру ЛЮБИЛ.

– Слушай, ну какая любовь в шестнадцать лет? Давай просто забудем обо всём.

– Вер…

– Прощай, Дим. И не приходи больше ко мне, я не хочу больше тебя видеть.

Он не успел ничего сказать, все последующие слова Вера уже не слышала – она отключилась. Но он не мог так просто закончить, сначала звонил – десятки, сотни раз. Несколько часов постоянных звонков, пока номер вновь не добавили в чёрный список.

Потом открыл ВКонтакте, где – о чудо! – ещё не был заблокирован.

Дериглазов: «Твою мать! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

Дериглазов: «Слышишь?»

Дериглазов: «И не смей отказываться!»

Ответа не было до самого вечера. Вера прочитала сообщения мгновенно, но ничего не пыталась написать, он уже отчаялся ждать ответ, собирался вновь наведаться к ним домой, когда…

Вероцкая: «Уверен, что хочешь меня видеть?»

Одно короткое сообщение, которое Дима в неверии перечитал раз на десять, прежде чем набирать ответ. Но не успел.

Вероцкая: Тогда лови.

И фото. Селфи. Знакомые тёмные волосы, сейчас спутанные, глаза прикрыты ладонью, а лицо… нет, на нём больше не было бинтов, зато виднелись яркие красные полосы-шрамы. На правой щеке они тянулись от виска к подбородку, рваные, неровные; на левой шов шёл наверх от угла губ. «Сильное повреждение кожных покровов на лице, руках, ногах, животе; наложены швы, необходимы дальнейшие операции», – вспомнил Дима короткий вердикт врачей, который удалось добыть Стасу. Фоторгафия карточки тогда была размытой, Дериглазов сомневался, что понял правильно, зато осознал теперь.