Ее лицо было твердым как камень, она продолжала смотреть прямо перед собой.
– Я поговорю с тобой, Джаред. Только не сейчас. И не в ближайшем будущем. Мне нужно подумать.
– Чтобы прийти к собственным выводам конечно, – с упреком сказал я.
– А как иначе, если я одна в наших отношениях. Ты опозорил меня в коридоре. Опять! Ты швырнул меня под школьный автобус ради собственного удовольствия. Ты когда-нибудь пожертвовал чем-то ради меня? – Ее холодный тон разрывал мои внутренности.
Воздух с трудом, с болью проходил в мои легкие и выходил обратно.
Мне же едва удалось вернуть ее.
Она сомневалась во мне. Сомневалась в серьезности моих чувств.
Мог ли я винить ее в этом?
Почему она должна была мне доверять? Я говорил ей, что люблю. Пытался показать ей это. Но я никогда не показывал ей, что она для меня на первом месте.
Она видела, как я лапал других девушек.
Снова и снова она ощущала боль, когда я бросал ее и делал из нее посмешище.
Упивался ее слезами, ее одиночеством.
И в этот момент последствия моих действий рухнули на меня, словно гора мусора, придавив к земле.
Как она вообще меня простила?
– Садитесь на свои места, – проговорил кто-то в микрофон, вероятно, директор школы, и я заморгал.
Я продолжал убеждать себя в том, что Тэйт моя.
Говорил ей, что всегда принадлежал ей.
Только она этого не чувствовала.
С гулко колотящимся в груди сердцем и туманом в голове, который позволял мне не думать о том, что я собираюсь сделать, я прошел по проходу и поднялся по ступеням на сцену.
Директор Мастерс повернулся ко мне.
Его седеющие русые волосы были зализаны назад, а серый костюм успел с утра помяться. Этому парню я не нравился, но за годы учебы благодаря Мэдоку и его отцу мне многое сходило с рук.
– Вы же не собираетесь испортить мне день, мистер Трент? – спросил он почти жалобным тоном, как будто смирившись с тем, что я в самом деле выкину какой-нибудь фортель.
Я кивнул в сторону микрофона в его руке.
– Дайте мне только пару минут? И микрофон? – В горле было сухо, как в пустыне. И я чертовски нервничал.
Я привык вести себя в этой школе по-хозяйски, но сейчас среди всех присутствующих был лишь один человек, который меня волновал.
Она останется или выйдет?
Мастерс посмотрел на меня так, словно мне было два года и я только что разрисовал стену.
– Я буду хорошо себя вести, – заверил его я. – Это важно. Пожалуйста?
Думаю, именно «пожалуйста» убедило его, потому что он удивленно поднял брови.
– Не заставляйте меня пожалеть об этом. У вас есть три минуты. – И с этими словами он протянул мне микрофон.
В зале слышался свист и выкрики, а потом в один момент воцарилась полная тишина. Мне и слова не пришлось сказать, чтобы привлечь к себе внимание.
Присутствующие здесь знали, что я не любитель высовываться. Я говорил только тогда, когда это меня устраивало. Ничего не афишировал.
И именно поэтому мне сейчас было чертовски трудно.
Я чувствовал легкое головокружение – наверное, от того, сколько крови сейчас прокачивало мое сердце, но поднял голову и постарался выровнять дыхание.
Я отыскал взглядом Тэйт – единственного человека в зале, который сейчас имел для меня значение, – и впустил ее в душу.
– Когда мне было восемь лет, я убил плюшевого медведя, – начал я как ни в чем не бывало. Парни одобрительно загалдели, а девчонки разочарованно ахнули. – Знаю, знаю. – Я медленно зашагал по сцене. – Я уже тогда был мерзавцем, верно?
Зал разразился смехом.
– Я порезал беднягу на кусочки и выбросил в мусорное ведро. Когда моя мать увидела, что я сделал, она пришла в ужас. Испугалась, что я начну издеваться над животными или что-то в этом духе. Если бы она только знала… Все дело в том, – сейчас я смотрел на Тэйт, – что я любил того плюшевого медведя. Тогда я никого так не любил, как его. Он был бежевого цвета, с темно-коричневыми ушами и лапами. Его звали Генри. Я спал с ним, пока не стал слишком большим.
Я покачал головой, сам поражаясь тому, что сделал это признание. Парни прыскали со смеху, а девчонки умилялись.
– Однажды ребята с моей улицы увидели, как я повсюду таскаю с собой этого медведя, и начали смеяться надо мной. Называли девчонкой, малявкой, смотрели на меня так, словно я какой-нибудь уродец. Поэтому я выбросил медведя в помойку. Но в ту же ночь снова достал его оттуда. На следующий день я решил спрятать его в коробке на чердаке.
Я снова посмотрел на Тэйт. Ее взгляд был прикован ко мне, она слушала, поэтому я продолжал:
– Я подумал, что если буду знать, что он рядом, а не потерян навсегда, то, вероятно, смогу без него прожить. Но это тоже не сработало. Несколько ночей пролежав почти без сна, я решил: для того чтобы чувствовать себя сильным без этой глупой игрушки, нужно ее уничтожить. Если медведя нельзя будет починить, от него больше не будет толка. Тогда я научусь обходиться без него. У меня не будет выбора.