– Я забыла, что у тебя день рождения, – продолжала она, и ее глаза наполнились слезами. – Я даже не приготовила для тебя торт.
Но я ничего не сказал. Просто слушал, больше для того, чтобы понять, к чему она клонит.
– Я вернулась домой уже около десяти, а ты сидел на диване и ждал меня. Ты был дома весь вечер. Так и не пошел без меня на ужин.
– Мам, хватит. Я не хочу…
– Я должна, – перебила она меня, плача. – Пожалуйста. Сначала ты был расстроен, я помню это, но потом высказал мне все, что думал. Заявил мне, что стыдишься меня и что у других детей мамы и папы получше. Я наорала на тебя и отослала в твою комнату.
– Не помню.
– Хотела бы я, чтобы ты не помнил, Джаред. Но, к сожалению, твоя татуировка говорит об обратном. – Мама перестала плакать, но слезы все еще блестели у нее на щеках. – Минут через десять я вошла к тебе в комнату. Мне не хотелось показываться тебе на глаза, но я знала, что ты прав, и должна была извиниться. Я открыла дверь в твою комнату и увидела, что ты смотришь в окно и смеешься.
Она помолчала, погрузившись в раздумья, глядя перед собой невидящим взглядом.
– Тэйт, – наконец продолжила она, – стояла перед открытыми балконными дверями. В ее комнате было темно, горела только японская лампа-фонарь, которую вы с ее отцом сделали для нее заранее в качестве подарка на день рождения. – Мама слабо улыбнулась. – Она на полную громкость включила песню
Тем вечером, когда я увидел Тэйт у дверей балкона, мне сразу стало лучше. Мама была забыта. День рождения был забыт. Тэйт стала для меня домом, большим, чем мои родные.
И мне не хотелось быть там, где ее не было.
– Джаред, я плохая мать. – Мама с трудом сглотнула, явно пытаясь сдержать подступившие слезы.
Я отвел взгляд, не в силах смотреть ей в глаза.
– Я справился, мам.
– Да… отчасти. Я горжусь тобой. Ты сильный, ты не будешь просить следовать за толпой. Я знаю, что отпущу тебя в мир человеком, который со всем способен справиться. – Ее голос окреп, обрел решительность и серьезность. – Я ни за что на свете не захотела бы другого сына. Но, Джаред, ты несчастлив.
Воздух вокруг сгустился, сдавливая меня со всех сторон, и я не знал, как найти выход.
– А кто счастлив? Ты?! – рявкнул я.
– Джаред, мне было семнадцать, когда я забеременела. – Она обхватила себя руками, скорее прячась от чего-то, нежели в попытке согреться. – Мне сейчас всего тридцать шесть. Мои одноклассники – некоторые из них, – только-только обзаводятся семьями. Я была так юна. У меня не было поддержки. Не было возможности пожить, прежде чем мой мир перевернулся с ног на голову…
– Да, все ясно, ладно, – перебил я ее. – К июню я слезу с твоей шеи.
– Я совсем не это хотела сказать, – произнесла она хриплым голосом, подходя ближе и выставив руку, словно для того, чтобы остановить поток моих мыслей. – Ты был даром божьим, Джаред. Светом. А твой отец был адом. Я думала, что люблю его. Он был сильным, уверенным в себе и дерзким. Я его боготворила… – Мама умолкла, и клянусь, когда она опустила взгляд, я услышал звук ее разбивающегося сердца.
Я не хотел слушать об этом мерзавце, но знал, что ей нужно выговориться. И по какой-то причине не стал ей мешать.
– Я боготворила его примерно месяц, – продолжала мать. – Этого хватило, чтобы забеременеть и попасть в ловушку. – Она снова подняла на меня глаза. – Но я была юной и незрелой. Думала, что все знаю. Спиртное стало для меня способом уйти от действительности, и я бросила тебя на произвол судьбы. Ты такого не заслужил. Когда тем вечером я увидела, как Тэйт пытается тебя развеселить, я позволила ей это. Наутро я заглянула к тебе в комнату и увидела, что тебя там нет. Посмотрев из твоего окна, я увидела вас обоих у Тэйт на кровати. Вы просто спали. И я не стала этому мешать. Несколько лет я знала, что ты тайком пробираешься к ней и спишь там, и ничего не говорила, потому что эта девочка делала тебя счастливым, когда мне это не удавалось.
Самое чистое, настоящее, самое совершенное в моей жизни, а я годами поливал ее грязью.
Осознание наконец снизошло на меня, и у меня появилось желание пробить кулаком стену.
– Господи. – Я провел руками по волосам и зажмурился, прошептав себе под нос: – Я так ужасно с ней обращался.
Моя мать, как и мистер Брандт, вероятно, не догадывалась о том, через что по моей вине прошла Тэйт, но она знала, что мы больше не дружим.
– Милый, – заговорила она, – ты ужасно обращался со всеми. Некоторые из нас это заслужили, другие нет. Но Тэйт тебя любит. Она твой лучший друг. Она простит тебя.