Ночью я пошел гулять с Рамзиком. Мы забрели в те места, где когда-то Александру Блоку пригрезилась Ночная фиалка. Сквозь темноту виднелись очертания брошенных кораблей. Мы пробрались по длиннющему шаткому мостику и оказались в фанерном поселке бездомных. Зрелище было фантастическое. Трехэтажные домики из фанеры и дощечек, комнатки – окошки, в которых горел нереальный свет, столики перед домиками, люди, сидящие за ними. Городок, не значившийся нигде, затерянный на земле, с особенной формой жизни, удивительно мирный, уютный, нереальный, словно Фата-моргана. Постояв немного, мы отправились дальше, пока не оказались на берегу залива. Было удивительно тихо. Под ногами был песчаный пляж. Редкие люди у воды. На берег накатывались тихие волны, пляж был окутан темно-серебристой дымкой. Мы присели, долго смотрели на воду, в которой загорались редкие странные огоньки и гасли. Эта была одна из самых удивительных ночей в моей жизни.
В Москве Ирина долго не могла перевестись в московский институт. Помог Евгений Рейн. Он попросил секретаря Союза российских писателей написать ходатайство о переводе жены известного поэта. Женщины из Союза попросили у меня стихов. Я принес. Вдруг звонок. Секретарь Союза российских писателей Светлана Василенко сказала:
– Юра, приходите. Случилось маленькое чудо.
Оказалось, что члены Правления что-то отмечали, а потом в полном составе приплелись в Правление.
Увидели мои стихи. Почитали. Спрашивают:
– А он в Союзе?
– Нет.
– Так мы его сейчас примем.
И приняли. Интересно, что среди них были поэты, на стихи которых я в свое время сочинял пародии… Ходатайство мне написали, но мне только через год удалось перевести Ирину, и только туда, где когда-то учился сам – ректор оказался человеком.
Первые годы в Москве были относительно нежными, но виделись мы мало – Ирина пропадала на занятиях. Училась она психологии – и училась самоотверженно. Потом у нее началась практика, а по окончании она так и осталась работать в школе. Денег нам, в принципе, хватало. Интимные отношения у нас были достаточно яркие. Единственное, что меня настораживало, что она всегда стремглав летела после этого в ванную… Так детей не делают. Но она училась, я понимал…
Рамзик отлупил всех местных нахалов, как колошматил их еще в Петербурге, а одного – огромного наглого Ризена – убил. Я накостылял особо ретивым хозяевам.
Так что, когда мы выходили на улицу, нас не избегали только законченные идиоты. Наконец, Ирина закончила университет. С красным дипломом. Прошел месяц, другой, и вдруг она мне говорит:
– Я от тебя ухожу.
До меня и теперь никак не доходит, как можно было так виртуозно притворяться одиннадцать лет? И потом, у нас было столько хорошего… Хотя – это у меня было – не у нее. Она входила в роль, а после встречи снимала реквизит, стирала грим и становилась той, которую я не знал.
Наутро я поехал в Свято-Данилов монастырь к отцу Гермогену. Он едва не заплакал, слушая меня, а после, в нарушение всех церковных правил, отпустил мне грехи. Вечером, гуляя с Рамзиком, я проходил мимо тренажерного зала, в котором ежедневно тренировался.
На улице курил инструктор по фитнесу.
– Что не приходишь? – спросил он.
– С женой расстались – печаль у меня в сердце.
– Вот и приходи. Потренируешься – она и улетит.
Я пришел, потренировался. А наутро у меня на лбу – холодный пот. Звоню в «скорую»:
– У меня инфаркт.
– Откуда вы знаете?
– У меня уже был.
Приехала «скорая». Я говорю:
– Я позвонил жене, она обещала забрать пса. Буду ждать.
Мы как-то разговорились, потом они вызвали мне реанимацию и уехали. С реаниматологами я тоже нашел контакт. Помог Рамзик: огромный, дружелюбный – настоящий домашний барин. Если мне как-то можно было отказать, то такому красавцу – никак. Жена все же приехала. Меня погрузили, отвезли в клинику, где я двенадцать часов пролежал на стальной чайной ложке перед мониторами, пока мои сердце и артерии возвращали к жизни.
Пока я лежал в больнице, Ирина бомбардировала меня заботливыми сообщеньями, так что я выписался через неделю под расписку, решив, что ее заблуждения закончились. Но я ошибся.
Тогда я решил долечиться самостоятельно, начал двухнедельное голодание, и стал ежедневно посещать храм Всех Скорбящих Радости, в котором меня крестили. Я побывал во многих монастырях, в Донском подробно покаялся во всех своих грехах.
У Ирины 11 марта день рожденья. Я накупил подарков и поехал. Если кто мне и обрадовался, то Рамзес.
Задерживаться мне было незачем. На вокзал она мне позвонила, участливым голосом осведомилась о моем самочувствии. Смешно – я потом узнал, именно в этот день она оформила развод…
Дома я продолжил посещать церковные службы и монастыри. Ирина мне писала довольно часто, и, когда наступило лето, я решил попытаться еще раз с ней встретиться. Я полностью восстановился, выглядел великолепно, и одет был с иголочки.
Мы встретились в кафе на Невском. Заметно было, что она удивлена моим внешним видом. Но изменить своей артистической натуре не могла. Для меня стало очевидно, что это наша последняя встреча.