Они оставили машину. Сирега взвалил на плечо пулемет, Инга взяла винтовку. Он предложил помочь нести снайперскую, но она отказалась: не на светском рауте. Двинулись, ступая в пяти шагах друг от друга, вслушиваясь в тишину. Камешки похрустывали, принимая тяжесть груженных железом людей. В небе повис мусульманский символ, но он не освещал им путь. Он светил во славу себя, чтобы потом превратиться в колбасный срез.
Инга шла впереди, ступая тихо, как тигрица. Сирега плелся сзади, стараясь не отставать. До кишлака оставалось около двух километров. «Не нарваться бы на «секрет»,» — подумал Сирега и втянул ноздрями воздух. Пахло пылью, полынью и еще какой-то травой. Время от времени Инга останавливалась, приседала. Он тоже повторял ее действия, ждал, пока она через ночной прицел обшарит пустынные земли. Кишлак возник перед ними, как черный остров среди высохшего моря. «Подождем», — прошептала Инга. Они залегли, почувствовав приятную истому. «Уйти бы тихо, побросав эти железяки», — некстати подумал Сирега. Шальные мысли приставали к нему, как маленькие бойкие человечки, отвлекали от военного дела. Инга, конечно, не одобрила бы их. А Сиреге хотелось, не поднимая лишнего шума, расстегнуть необходимое количество пуговок, замочков-молний, чтобы сотворить, черт побери, распрекрасное дело, для которого не надо ни сооружений, ни приспособлений, ни каких-то изобретений, а всего лишь взаимное возжелание… Но рядом лежала не женщина, а кремень, бессердечная амазонка с лазурными глазами. И трогать ее не моги.
Она приказала выбрать укрытие в ста шагах от нее, залечь, приготовить пулемет к стрельбе и сразу же запустить сигнальную ракету. После чего открыть беспорядочный огонь из пулемета.
Сирега, действуя уже больше механически, отсчитал сто шагов и плюхнулся на землю, ощутив ее горячий пыльный дух. До кишлака было метров двести, а может, меньше. В темноте не разберешь. «Дай бог отсюда выбраться», — подумал он и выпустил в небо шипящую ракету. Она лопнула над кишлаком, плеснув на окрестность свой блеклый свет. Желтая звездочка полетела вниз, и вместе с ней стремительно побежали, удлиняясь, черные тени от домов, стен, деревьев, камней… Отчетливо послышался чей-то крик.
Сирега убедился, что позицию выбрал неудачную, почти на открытой местности. Но было уже поздно. Он плотней ухватил приклад, надавил гашетку, пулемет мгновенно проснулся, разметав грохотом тишину, а пулеметчику оставалось только удерживать крепче железный корпус и водить влево-вправо стволом.
Инга знала, что противник скоро обнаружит себя, и тогда она начнет свою работу. Она будет хладнокровно отщелкивать их, потом Сир шумнет еще раз своей грохоталкой, от которой никакой пользы, а она, сменив позицию, продолжит охоту. Снайпер — это ювелир, который делает свою работу, не создавая шума. Инга провела рукой по прикладу с еле ощутимыми зазубринками: крохотные «памятнички» — пометки о тех, кого она отправила в рай… Сирега запустил еще одну ракету, и в ее свете Инга заметила шевеление между домами. В зеленоватое окошко прицела вплыл силуэт. Кажется, человек что-то говорил, руки его буквально ходили ходуном. «Болтун, — тихо сказала Инга и добавила: —!» Она затаила дыхание, будто совершала таинство, плавно надавила потертый курок. Раздался глухой отрывистый звук и лязг затвора. Силуэт дернулся и исчез.
…В туманном детстве она была грустной незаметной девочкой с апатичным личиком, серые круги под глазами усиливали впечатление тщедушности и хилости. Отец и мать любили старшую сестру, на младшей же закончился скромный запас родительских чувств. Инге остались упреки, крики и оплеухи. В спортивную школу-интернат она пришла озлобленным человечком. Но свои чувства старалась не показывать, хорошо осознав, что истинная злость и ненависть — не в словах, а в поступках.
На короткое время биатлон стал главной целью ее жизни. Позже она поняла, что чемпионка города — это предел, а дальше — плавное или крутое падение. Серая курочка с засохшим лавровым венком. Выцветший запах пряности. Мокрый листик в борще, каждый раз напоминающий о пьедестале… Пьянство или замужество, что в принципе одно и то же.