До второго потопа

Парадоксально, но факт: в похоронном поезде, вышедшем из Гайд-парка после погребения шефа, пировали его бывшие соратники. «Алкоголь лился рекой в каждом купе и каждом салоне, – писал главный корреспондент при Белом доме М. Смит. – Занавески на окнах были спущены, и снаружи поезд выглядел как любой другой, везущий траурных гостей домой. Но за этими занавесками рузвельтовские подручные развлекались полным ходом… Официанты носились по коридорам с подносами расплескивающихся бокалов. Не будучи знакомым с публикой в салонах, можно было бы принять ее за возвращающихся домой болельщиков с футбольного матча».

Когда Данила закрыл последнюю страницу собранных им документов, его душа напряженно сжалась. Он словно кожей почувствовал, насколько опасно вступать в открытое единоборство с американцами. Да, они не дрогнут, когда настанет час ядерной бомбардировки Ирана. Но это большая политика. Они не дрогнут и в том случае, если он, полковник СВР Булай станет для них серьезной помехой.

63 Конец крысиного гнезда

С приходом апреля Адольф почувствовал просветление. Он стал просыпаться в повышенном состоянии духа всегда с одной и той же мыслью: «ничего еще не кончено, мальчик, ничего еще не кончено. Сила небесная на твоей стороне. Надо все перестраивать….» Он поверил, что Черный ангел взялся за дело, и готовит врагу сокрушительное поражение. Ему казалось, что в мире назревает что-то очень важное, что – то поворотное для Германии и для него лично. В глазах его появился блеск, дрожь в руках умерилась, из голоса исчезла истеричность.

Адольф уже понимал, что Берлин не удержать, но ведь у немецкого народа есть горная твердыня, в которой оборонялся Фридрих Барбаросса – его любимый Оберзальцберг. Там крутые горы, отвесны стены, бездонные пропасти – там можно организовать оборону на долгие десятилетия. Можно создать неприступную крепость нибелунгов.

Адольф распорядился отправить на юг все министерства и собрался вылететь туда к 20 апреля – чтобы отпраздновать там свой день рождения. Большинство министерств уже переехали на юг вместе с переполненными грузовиками и охваченными паникой чиновниками. Затем он отправил в Берхтесгаден большую часть домашней прислуги для подготовки к его приезду расположенную в горах виллу Бергхоф.

Но катастрофа приближалась гораздо быстрее, чем он рассчитывал. Американцы и русские стремительно продвигались к месту встречи на Эльбе. Они уже встретились в Линце, родном городе Гитлера. Нюрнберг был осажден, а части американской 7-й армии обошли его и двинулись на Мюнхен – родину нацистского движения. В Берлине послышались раскаты русской тяжелой артиллерии. Путь в «гнездо нибелунгов» был отрезан.

Недолгая бодрость покинула Адольфа. Снова стала неудержимо трястись голова. Левая рука не слушалась и висела плетью. Он с трудом передвигался, словно был столетним стариком. При взгляде на себя в зеркало Адольф видел человека с оцепеневшими, лихорадочно блестевшими глазами. Все чаще у него случалось недержание мочевого пузыря. Приближенные старались не смотреть на его мокрые брюки и отворачивали нос от его зловонного запаха. Адольф кое-что понимал в нервных недугах и ждал, что вслед за депрессией наступит оживление. Так и случилось в день его рождения. 20 апреля он был не так мрачен, как обычно. Он даже заявил своим генералам, что на подступах к Берлину русские потерпят самое жестокое поражение из всех, какие они терпели до сих пор. Но генералы почему – то не поверили ему и на военном совещании, состоявшемся после праздничной церемонии, стали убеждать его покинуть Берлин. "Через день или два, – объясняли они, – русские перережут последний на этом направлении коридор для отхода".

Но он верил Черному ангелу и оставил их просьбы без ответа.

Хотя пошел навстречу этим ослам, и согласился сформировать два отдельных командования на случай, если американцы и русские соединятся на Эльбе.

Ему было невыносимо тяжело отвечать одному за судьбу Германии. Все соратники его покидали. Даже самые близкие. Сначала дал деру Геринг, увозя с собой награбленное добро с целой колонной грузовиков.