Добердо

Мы должны покинуть свой наблюдательный пункт и укрыться на передовых позициях, чтобы не стать жертвами гудящих вокруг наших голов косых рикошетов. Уже стреляют и итальянцы, стоящие против наших окопов, перестрелка постепенно ширится до самого Полазо. Во многих местах, наверное, даже не знают, в чем дело, но стреляют в безумном страхе. С Полазо и Редигулы не видно Клары, но все же и там трещит перестрелка. Мы заставили наших стрелков остаться в кавернах, и на поверхности нет никого, кроме наблюдателей и пулеметчиков. Со стороны итальянцев льется бешеный винтовочный огонь.

Мы бегом пробираемся к каверне, с нами все немцы. Тяжеловесный обер-лейтенант некоторое время пытается сохранить хладнокровие, но вскоре не выдерживает и вприпрыжку мчится вместе с нами. Когда добегаем до каверны, огонь кое-где начинает утихать. Немцы немедленно изъявляют желание вернуться и продолжать наблюдение. Они заметно нервничают. Мы находим другой наблюдательный пункт и выставляем свои перископы. Из батальона звонят каждую минуту. Я даю Фридману образец стереотипного ответа: «На нашем участке без перемен».

Клара дымит, как раскаленный паровоз. Дым расстилается по серой почве и сливается с камнем.

— Ад, — говорит Арнольд, не отрываясь от бинокля. Бачо молчит, только глубоко затягивается сигаретой и, по фронтовой привычке, пропускает дым между колен. Немецкий обер-лейтенант отдает энергичные приказания своим солдатам. Они быстро налаживают телефонную связь. С Клары доносятся одиночные, редкие выстрелы.

— За ранеными охотятся. В этом отношении итальянцы непонятно жестоки, — говорит Бачо.

Обер-лейтенант коротко сообщает по телефону обо всем, что мы видели. Он сухо излагает события, не разукрашивая их и не преувеличивая. Потом обращается к нам и спрашивает, как называется эта местность. Показываю по карте.

— Фермешлиано?

— Нет, Вермежлиано, господин обер-лейтенант.

— Не играет роли. Если вы ничего не будете иметь против, господа, мы слегка обстреляем Монте-дей-Шей-Пуши.

— Пожалуйста, — отвечаем мы хором. Телефонную трубку взял лейтенант, и через минуту за склоном Дебеллы заговорили пушки. Террасы Монте-Клары сплошь окутаны желтыми, красными и фиолетовыми языками разрывов. Обстрел переходит в ураганный огонь, но макушка горы остается невредимой.

— Будьте любезны, господин обер-лейтенант, сообщите вашей артиллерии, что до сих пор она успешно била по нашим позициям, а на верхушку, где идут линии итальянцев, не упал еще ни один снаряд.

— Как? — удивленно спрашивает немец.

— Как слышите, господин обер-лейтенант. Ведь итальянские окопы не на террасах, а на самой горе.

Обер-лейтенант хватает телефонную трубку и диктует несколько новых цифр. После небольшого перерыва обстрел возобновляется, но теперь все снаряды летят через Клару и падают за обрывом. Остальные батареи по-прежнему бьют по террасам. Несколько раз еще пытаемся направить огонь, но почти безуспешно. Один снаряд ударяет в окопы итальянцев, но дым от остальных разрывов мешает проследить за результатами. И вдруг сразу, как по мановению руки, обстрел прекращается. Клару опоясывает стелющийся дым последних разрывов.

— Ну?

Мы напрасно ищем линию атакующих и вдруг видим их на террасах Клары около наших окопов, через которые они перепрыгивают. Бачо стискивает зубы.

— Ну, смотри теперь. Теперь смотри.

Верхушка Клары, где видна небольшая выемка итальянских окопов, оживает бешеным огнем. Атакующие уже не кричат, все исчезло, только одинокие фигуры, ковыляя, бегут назад.

— Кончено, — вздохнул Арнольд.

— Это не так легко, как некоторым кажется, — говорит по-немецки Шпрингер, и в его тоне звучит нотка удовлетворенности.

— Нет в них азарта. Двигались медленно, как-то бессильно, и кричали без злобы, — задумчиво произнес Бачо.

Обер-лейтенант бросает солдатам короткое «Fertig!»[22] — и телефонисты отцепляют аппараты, оставляя проволоку. Мы прячем свои бинокли. Четыре часа двадцать минут.

— Может быть, господа проголодались, — обращаюсь я к немцам, разыгрывая хозяина, но без особой настойчивости.

К моему удивлению, гости охотно отзываются на приглашение, и мы отправляемся к Арнольду. В окопах к нам присоединяются Сексарди и золотозубый.

В каверне уже хлопочут Чутора и Хомок. Я вызываю батальон, но Кенез уже все знает.

Завтрак проходит в полном безмолвии, и мне начинает казаться, что мы сидим на поминках. Я поглядываю на Арнольда, зная его искусство завязывать беседу, но он упорно молчит.

— Тяжелый фронт, — произносит немецкий обер-лейтенант.

— Пять рот легло в сегодняшней атаке, — добавляет лейтенант.

— Пардон, — шепчет Сексарди Арнольду, — спроси их, пожалуйста, сколько штыков у них в роте.

Арнольд пожимает плечами, но немец уже справляется, что интересует господина обер-лейтенанта. Сексарди с трудом выдавливает исковерканную немецкую фразу. Обер-лейтенант без всякой задней мысли охотно отвечает:

— Вместе с командиром роты и его помощником двести шестьдесят два человека.

— Ну-с, ты доволен составом, коллега? — спрашивает Арнольд.