Доблесть воина

– Худо мне что-то, сотник, – пробормотал Сергей Иванович. Зубы его выбивали мелкую дробь, в глазах плыла снежная пелена, тело сотрясал озноб.

– У тебя жар, батько. Огнем горишь! Скажи, батько, что я могу сделать?

– Оставь меня и езжай в Киев, – прошептал Духарев. – Не то оба погибнем.

– Не бывать этому! – решительно заявил Витмид. – Я тебя довезу, батько! Сдохну, а довезу! Как же мы без тебя?

– Сотник… Ты… Что, опять метель?

– Что ты! Улегся ветер. Даже потеплело немного. Батько, батько, что ж ты так?

Духарев смутно чувствовал, как его ворочают, поднимают… Потом – мохнатая лошадиная шкура у лица. Теплая.

В короткую минуту просветления Сергей Иванович понял, что привязан к коню и тот бежит тряской рысцой, а впереди, как и прежде, маячит Витмид, ведет его лошадь на поводу.

Увидел и опять провалился в ничто.

И снова очнулся с четкой мыслью: не хочу умирать! Нельзя!

Это взбодрило его настолько, что он даже попытался выпрямиться в седле. Но не смог – ремни не позволили.

И снова боль, озноб, боль и спасительное беспамятство.

Впору взмолиться о смерти, но Сергей Иванович не таков. Он не сдастся! Он будет держаться по эту сторону Кромки. Хрен тебе, Смерть, а не Серега Духарев! Обломишься!

Очнулся он от того, что Витмид тряс его за плечо.

– Батько, – произнес он ровным, каким-то мертвым голосом, распуская ремни, удерживающие Духарева в седле. – Всадники впереди.

«А он ведь совсем измотан, мой верный сотник», – подумал Духарев. И почти запредельным усилием толкнувшись от лошадиной шеи, выпрямился. Вгляделся в даль…

Но ничего не смог разобрать. Мир плыл и троился. А вот холодно не было. Совсем.

– Сколько их?

– Пятеро, батько.

Много. Одному сотнику не управиться.

– Нас видят?

– Наверняка.

– Уходи. Быстро. Сейчас!

Витмид не шевельнулся.

– Я приказываю, сотник!

– Не получится, батько. Даже если бы решился тебя бросить, – Духарев услышал невеселый смешок. – Конь еле жив. Не унесет. Я тебя, батько, с коня сниму пока, чтоб не задели, и поглядим, кто кого.

– Не надо снимать, Витмид, – сказал Духарев. Дай умереть как воину. В седле.

– Добро.

Витмид потянул лук из налуча, достал из мешочка тетиву, скинул крышку с колчана. Приготовился.

Пятеро всадников и табунок заводных.

Сотник прищурился:

– Вроде не копченые, – наконец пробормотал он. Но лука не убрал. В Дикой Степи много всякого люда.

Конь Духарева переступил с ноги на ногу, и этого хватило, чтобы Сергей Иванович потерял равновесие и рухнул лицом на конскую холку.

Витмид оглянулся на звук, но на помощь не поспешил.

Неизвестные приближались. Лук в руках держал только один. Это обнадеживало. Триста шагов, двести…

Витмид стянул зубами перчатку, потер ладонью заросший подбородок. Сколько он не брился? Седмицу? Две? Усы вообще превратились в сосульки.

А вот пальцы слушались хорошо. Витмид привычным движением подхватил из колчана пук из трех стрел, наложил одну, зацепил тетиву кольцом на большом пальце…

– Эй, варяг! Хватит нас пугать! Ты ж и в хромую овцу с пятидесяти саженей не попадешь! – раздался звонкий веселый голос. – Не бойся! Хотели б тебя убить, ты бы уже умер!

– Вы кто такие? – крикнул в ответ сотник. Но лук всё же убрал. Пятеро. Причем тот, кто кричал, – в блеснувшем тусклой позолотой хузарском шлеме. Если это белый хузарин из благородных, то он сказал правду. Хотел бы – уже убил.

Второй воин дал коню шенкеля и поравнялся с первым:

– А ты кто такой, храбрец, чтобы задавать нам вопросы? – рявкнул он так, что стая ворон, уже второй день сопровождавшая Витмида и князь-воеводу, сорвалась с облюбованного камня и с карканьем взмыла в воздух.

– Я… – начал Витмид. И осекся. Потому что узнал голос.

* * *

Сергей Иванович очнулся, когда ему в рот потекло что-то теплое. Закашлялся, мотнул головой.

– Ты пей, батя, пей!

Духарев вздрогнул, сморгнул набежавшие слёзы, прошептал:

– Илюшка! Ты как? Откуда?

– Бог привел, батя, – названый сын улыбался широко, счастливо.

– Очнулся? – Из-за плеча Ильи выглянул Маттах. – Ну, слава Господу! – Он пробормотал что-то по-своему и поцеловал оберег со звездой. – А мы уж думали – всё.

– Моего батю так просто за Кромку не утащишь! – гордо заявил Илья. – Ты пей, батя, пей!

Варево было духовитым и очень сладким. В груди сразу потеплело.

Допив, Сергей Иванович откинулся на подушки.

– Где мы?

– В поле, батя. В шатре. Тепло тебе?

– Тепло, – ответил Духарев, с удивлением осознав, что ему действительно тепло. Причем не от лихорадочного жара, а по-хорошему. И в глазах прояснилось.

– Малига жаровенку соорудил с угольками, – непривычно ласковым голосом проговорил Илья. – Ты, бать, два дня в беспамятстве был. Кричал, бредил, матушку звал. А еще Елену какую-то. Бать, ты как себя чувствуешь-то? Лихоманка ушла?

– Вроде бы, – Сергей Иванович прислушался к себе. – Только в груди что-то, и кости, и шевельнуться сил нет.