Добрая фея короля Карла

Эльза стала затворницей в маленьком доме на улице Жоффруа л’Анжевена. Сапожник целыми днями занимался своим делом или с утра уходил на рынок для купли-продажи. Эльза шила, стирала, готовила еду, читала сочинения Готфрида из Витербо[65], которые принес ей Гастон. Перед отъездом он каждый день навещал ее, приносил какой-нибудь подарок и… хотя и был всегда начеку, не замечал, как за ним скользили по стенам домов зловещие тени. Когда он уехал, тени надолго замирали у часовни Сент-Авуа и исчезали, как только фонарщик подавал сигнал к тушению огней.

Содон потирал руки. Его подозрения все больше переходили в уверенность. И он ждал удобного случая. Однако Эльза по-прежнему не выходила из дома, а вламываться силой монахи не решались: в случае ошибки хозяин мог пожаловаться прево, а тот – наместнику, герцогу Орлеанскому Филиппу де Валуа. Герцог за нарушение порядка строго отчитал бы Содона, а монахов отправил бы обратно в монастырь, кроме того, мог пожаловаться папе на беспорядки, которые устраивает в городе легат. И Содон ждал. Он чуял, что в доме есть кто-то еще: не мог же Ла Ривьер ежедневно наносить визиты мэтру Бофису. И дождался. Случилось так, что сапожник заболел. Насморк, кашель, чох – все разом навалилось на него, после того как однажды он промочил ноги, а потом долго стоял на холодном ветру. Эльза перепробовала все средства, которые были под рукой, но ничто не помогало – мэтр Бофис по-прежнему лежал в постели, его бросало то в жар, то в холод, болела голова. Эльза вспомнила об аптекаре, у которого отлеживался Гастон; у него имелись всевозможные настои, пилюли и травы, она знала об этом. Значит, надо идти к нему. Но как? Днем нельзя, ее сразу увидят и узнают. Выходит, ночью. И как-то поздним вечером она вышла из дому. Стала на пороге, огляделась. Пустынные улицы, темные дома, луна высоко в небе. И тихо, ни ветерка. Можно идти. Не заблудиться бы. Но она знала маршрут: сначала вниз по улице Милого Местечка, затем, у монастыря Сен-Мерри, повернуть направо – и дальше по прямой до кладбища Невинных; первый же перекресток налево – улица Шап. Они ночевали здесь в кабачке «Бедро красотки». Совсем неподалеку от него, через два дома, живет аптекарь.

Она накинула капюшон. Теперь ее невозможно узнать, даже лица не видно: луна светит в спину, отбрасывая тень впереди. И она пошла, стараясь шагать бесшумно и прижимаясь к стенам домов. Но едва сделала два десятка шагов, как путь преградили три монаха в темных балахонах. Ни слова не говоря, они зажали ей рот рукой и потащили в сторону перекрестка, там повернули влево и торопливо направились вниз по улице Бобур. Эльза вырывалась, пробовала кричать – все бесполезно: в рот ей воткнули кляп, а на ее сопротивление не обращали внимания. И она поняла, что попалась; сейчас ее приведут к палачу, который долго ждал. До его дома оставалось миновать всего два квартала: Сен-Мартен и Сен-Мерри.

И вдруг из-за угла улицы дез Этюв показалось несколько человек, одетых неряшливо, по виду бродяг: кто-то хромал, у другого повязка на глазу, иные с костылями, но у каждого в руке дубинка, у кого-то за поясом нож. Монахи остановились: ночные нищие преградили им путь.

– Ба, да это никак святые отцы? – заговорил один из разбойников. – Гляди-ка, Баллед, настоящие монахи, чтоб мне провалиться в преисподнюю.

Вперед вышел Арно Ковель.

– Что делают ночью на моих улицах клобуки? Разве не пора им в это время покоиться в объятиях сна, ведь только что отзвонили к повечерию?

– Кто вы такие? – грубо спросил один из монахов. – Почему мешаете пройти слугам священного трибунала?

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа пропустите нас сейчас же! – потребовал другой монах. – Или не боитесь вы кары Божьей за то, что препятствуете слугам Его и Церкви христианской?

Нищих к тому времени стало больше, уже около десятка, и вся эта толпа разразилась хохотом, услышав эти слова.

– Глядите-ка, да он нам еще угрожает! – выкрикнула какая-то старуха в цветастом платке и, подойдя ближе, замахнулась на монаха клюкой. – Ну, ты, дьяволово отродье, захлопни пасть, пока я не прошлась своей подружкой по твоим зубам. Сдается мне, после такого тумака у тебя их останется едва ли больше, чем у меня. – И она рассмеялась, обнажив беззубые десны.

Монах попятился, осеняя себя крестом.

– Гляди, крестится! – подбежал один и, сорвав с шеи монаха распятие, стукнул его перекладиной по лбу. – А вот тебе еще один крест, но если этого мало, я засуну эту деревяшку тебе между ягодиц, а потом дам хорошего пинка под зад.

– Что, крыса, хочешь пинка под зад? – подскочил к монаху карлик с толстыми губами и большим носом. – Так она глубже войдет в твое святое нутро. А может, хочешь ты? – поглядел он на другого монаха, потом на третьего. – Или ты?

– Да эти святоши никак с добычей! – воскликнул Лувар, при свете луны разглядывая Эльзу. – Скажите на милость, они тащат эту пташку в монастырь на утеху! А кто же будет звонить полночь, ведь за такой работой немудрено проспать заутреню?

Дружный хохот послышался вслед за этим. Арно поглядел на пленницу, засмеялся: