Добро пожаловать домой (СИ)

Как-то отец подошел ко мне, когда она уснула, и позвал выйти. Это был единственный раз, когда он шагнул за пределы палаты, оставив в ней лишь подкидыша. Гордон стоял на лестнице и смотрел, как жадно я глотаю табак, кажется, жалея, что сам не курит. Потом, помолчав и тяжело повздыхав, все-таки соизволил заговорить.

- Том, знаешь, Элис… Она ничего не помнит. Ничего, что привело ее к коме. Тот день, она его забыла. Помнит только какой-то разговор с сестрой, а дальше – провал.

Отец говорил медленно, неуверенно, подбирая слова, то и дело сжимал и разжимал кулаки, и, кажется, если бы позволил статус, еще и ногти бы грызть начал. А я слушал и не понимал, чего он от меня хочет.

- Сынок… - Я скривился, услышав от него это обращение. Странно, а раньше бы еще и по морде въехать не поленился. Старею.. Но отец тут же исправился. – Том, не говори ей пока. Ни к чему это. Мало ли, как она отреагирует. Не нужно повторения. Пусть придет в себя.

- Волнуешься за ее здоровье? С чего вдруг такая забота? Какого хрена ты вообще не на работе, она же твоя жизнь? – Отец пристально и с какой-то болью смотрел мне в глаза, после чего тяжело вздохнул, покачал головой и продолжил:

- Да, волнуюсь. Том, что бы ты ни думал, я люблю вас. Вы моя семья. – Я лишь ехидно хмыкнул. – Я уже потерял все однажды, не хочу, чтобы это случилось еще раз. А работа… Главное в жизни не это... Карьера не ждет тебя дома, деньги не согреют руки, а слава – не обнимет ночью.

Я удивленно приподнял брови. Вах, какие слова мы умные знаем, откуда такие мысли? Я уже говорил, что порою думаю слишком громко? Так что, даже не удивился, когда отец ответил:

- Это Билли мне как-то сказал.

Боже, подкидыш, на ворота Рая надо ставить сигнализацию, чтобы такие ангелочки оттуда не сбегали и не шандарахались об нашу грешную землю. Что ты задумал? Объединить нашу семью? Хм, видимо, да, и уже очень давно. Что ж, удачи. Мне сейчас пох*й, лишь бы маме не стало вновь плохо.

Глава 38.

Глава 38.

Спустя пару недель маму, со скрипом и ссорами, все же выписали. Доктор Штольц еще долго возмущался, но, когда отец чуть не выкупил половину персонала, грозясь увезти с собой на прицепе, врач прикрыл барахолку, сообщив, что сам будет приезжать каждый день и следить за маминым состоянием, прописывать и контролировать процедуры и приемы лекарств. На том и порешили.

Я боялся нашего дома и царившей в нем угнетающей атмосферы. Но, казалось, что с мамином возвращением все кардинально поменялось. Она ничего не помнила, и вообще, словно вернулась в прошлое. Училась заново ходить, начиная вставать с инвалидного кресла, когда мышцы, отвыкшие от нагрузок, вновь привыкали работать. Отец не отходил от нее ни на шаг, отчего она ворчала, говоря что-то про личное пространство и «никакой личной жизни», но даже не пыталась при этом сдерживать счастливой улыбки.

Я не узнавал свою семью… Все словно началось с начала. Вернулось в то время, когда мамина любовь еще не превратилась в паранойю, когда отец не пропадал сутками на работе, окружая нас не деньгами, а заботой. Состояние он уже успел сколотить достаточное для безбедного будущего еще нескольких поколений и, казалось, наконец, это понял. У меня снова была семья. Мы снова были счастливы. Мама сияла, освещая и согревая все и всех вокруг. Отец ревностно следил за тем, чтобы ничто не нарушило воцарившиеся мир и покой, снова смеялся и шутил, отваливал маме комплименты и постоянно старался к ней прикоснуться, держал ее руку, гладил плечи, волосы, но не осмеливаясь на что-то большее. Он время от времени бросал на меня осторожные и словно извиняющиеся взгляды, а я… А я не хотел ни ссор, ни ругани, ни выяснения, кто прав, кто виноват, и кто и на что имеет право. Отец явно хотел попытаться начать все с начала. А кто я такой, чтобы этому мешать? Нет, я не приму его так скоро, и не прощу так легко, но мама… Она впервые за долгие годы, какими я их запомнил, была просто по-человечески счастлива.

Я сам не заметил, когда моя жизнь успела так сильно поменяться. Учеба, дом, заботы о почти уже взрослом ребенке, снова дом, но уже родительский, прогулки с мамой по саду, семейные ужины и тихие вечера у настоящего камина, когда отец читает газету или, извиняясь, штудирует какие-то рабочие документы, готовый в любую минуту прерваться и по первому зову понестись исполнять капризы любимой жены и своих детей. Мама, красивая, молодая еще женщина, сияя вновь обретенным румянцем и мягкой улыбкой, расспрашивает о том, как проходят наши дни, как дела у наших друзей и как там Георг со своей странной девушкой. Или тихо болтает о чем-то с подкидышем, и тогда в гостиной, кроме звуков работающего тупо для фона телевизора и огня в камине, раздается еще и русская, непонятная, но красивая и мягкая, по сравнению с немецкой, речь. И я. Просто наслаждающийся тем, что имею. Семьей. Семейным уютом. Непривычно заботливым отцом, родной, любимой и любящей мамой, невинным и по-детски наивным, теплым, домашним и таким красивым Биллом. Моим подкидышем. Моим братом.

***