Добро пожаловать в Абрау!

Солнечный свет угасал. Скала погружалась в тень, и с набережной Абрау-Дюрсо уже лилась музыка. Поющие фонтаны разворачивали вечернее представление. Елена Николаевна протиснулась в расщелину и застыла над пропастью. Она знала, что скоро ей самой придется почувствовать себя птицей, но еще имелся шанс остановить безумие. Сказать, что ничего этого нет. Она обернулась, услышала, как хрустнула ручка оставленного в суматохе фонаря. Свет погас. Стало еще темнее, и женщина поняла, что обманывать себя не стоит. Она хочет жить, и для этого ей придется сделать страшный шаг.

Гейкина выползла на край скалы и поднялась на обе ноги. Она закрыла глаза, понимая, что даже малейший взгляд вниз способен привести к трагедии. Она не боялась высоты, но пропасть ставила ее под сомнение. От одной мысли, где она находится, ее ноги безвольно подгибались. Елена Николаевна не дышала. Она прижалась грудью к теплому камню и сделала два шага к краю. Ощутив под левой ногой воздух, она поняла, что час отчаяния настал. Здесь ей предстояло сделать прыжок, а для этого требовалось открыть глаза и увидеть под собой бездонное ничто. Ничего страшнее в своей жизни она еще не ощущала.

Она открыла глаза… но прежде чем ахнуть от вида простирающейся под ногами бездны, женщина заметила птицу. Огромная темно-серая скопа приземлилась на камень и уставилась на нее, будто Елена Николаевна сидела в ее гнезде. Рябая полоса на ее груди вздыбилась, птица нахохлилась и сделала шаг по направлению к женщине. На скользком камне она чувствовала себя гораздо лучше Гейкиной.

Елена Николаевна отвернулась. Спасительный отрог был совсем рядом, но она по-прежнему не осмеливалась на прыжок. Чувствуя в ногах тяжесть, Гейкина начала дышать. Резко, быстро, с выдохом, как учили Леонида Розгина. Так, на короткое мгновение ей удалось привести свое сознание в порядок. Птица приблизилась. Ее подход был столь же агрессивен, как и намерение Кочкина открыть запретную дверь. «Каждый доигрывает свое!» – подумала Елена Николаевна и ощутила, как птица клюнула ее в сапог. Твердый клюв не пробил защитную обувь с первого раза, но скопа не отступила. Она взъерошила перья и клюнула с еще большей злостью. На этот раз удачно. В сапоге появилась дырка, и Елена Николаевна почувствовала ее пальцем.

Страх внезапно оставил ее. Потревоженная птица ринулась в атаку, а Гейкина, пересилив себя, прыгнула. Вес тела переместился на плоский камень, ее колени подогнулись, и она упала, едва не потеряв равновесие. Птица осталась на месте, будто обрыв между двумя камнями разделял ее территорию. Когда Елена Николаевна открыла глаза, она нашла себя прильнувшей к скале, а под собой длинный широкий камень, над которым начинался отрог. Птица еще стояла на краю уступа и с презрением наблюдала, как женщина вспоминает всех Святых.

Солнце скрылось за горами. Быстро темнело. Елена Николаевна лезла по отрогу к вершине скалы.

Глава 9

Вокруг озера. Юра Насморк.

– У-у-у-а-а-а! – Юра разорвал тишину будоражащими звуками.

Совершенно не заботясь о том, что может привлечь внимание окружающих, он ревел, извергая из себя нечистоты.

– У-у-у-х, мама Зю, – хрипел ненормальный. – Щас отвезу!

В очередной раз Юра расположился на дереве, на самом удобном суку и над самой красивой машиной. Теперь на ее значке вместо буквы «L» значились четыре одинаковых кольца, но для Юры это не имело никакого значения. Он знал, что пакостит, и чувствовал, что не зря. Хозяин этого автомобиля пакостит не меньше, ибо, не напакостив кому-либо, как предполагал Юра, машину с таким кузовом, на таких огромных колесах и в таком поднебесном цвете, не купишь. Машина словно была из золота, и когда он к ней подошел, она передала импульс, благодаря которому Юра сразу понял, что стоит перед тем, что искал весь вечер.

Сегодня люди на набережной были скучны и не интересны, и оттого его живот охватила паника. В то время, как он сидел на суку, ему вспоминались эпизоды из детства. Разные эпизоды, наполненные радостью, любовью и вечностью. Многие из них являлись ему только со спущенными штанами.

– Мама Зю, щас отвезу! – линчевал Юра. – Козе на возу, и Маньке на косу.

Мысли его плыли по облакам, мозг работал не хуже, чем у пьяной леди, и все Юре нравилось, если бы не одно «но». К нему внезапно подкралось чувство самосохранения. Редчайшая особенность организма сказала ему, что нужно исчезать.

Юра в скором времени завершил дела, натянул штаны и спустился с дерева. Дорога была пуста, и причин для беспокойства он не видел. Но тут в сознание вновь вернулся тревожный сигнал, и на этот раз чувство полыхало не хуже, чем приступы панкреатита. Юра испугался. Он ощутил себя растерянным, сам не зная с чего.

– Ма-ма Зю, – промямлил он. – Ма-ма Зю.