Добро пожаловать в ад

Исполненная решимости сломать любое ее сопротивление, готовая пугать ее любыми страшными фактами, я вошла в Сонин подъезд, где тут же споткнулась о ведро с водой. В темноте раздался грохот, и на мои ноги вылилось изрядное количество холодной воды, тут же пропитавшей замшу моих выходных ботинок.

– Черт, кто тут ведро поставил! – не удержалась я. Это мои самые любимые ботиночки!

– Кто-кто! Кто тут засрал весь подъезд, чтоб я его отмывала! Я тебя спрашиваю! – раздался оглушительный скрипучий голос откуда-то сверху, и в освещенном пятачке на лестничном пролете показалась бабка со шваброй наперевес, в черном ситцевом халате поверх пальто и калошах. Она воинственно приближалась, отклячив перевешивающий ее всю зад, зажав в руке швабру наподобие копья. Ростом она была не больше полутора метров, но ее громогласности мог позавидовать даже Лучано Паваротти.

– Все загадили, все изгваздали, всю страну продали! – угрожающе напустилась она на меня, словно это я олицетворяла «всех», продавших всю страну. – Ты что, ведро не видишь, фря такая?!

– Где ж его в темноте-то увидишь? – сказала я уже вполне миролюбиво, не обидевшись на «фрю».

Лучше с этой бабулькой разойтись мирными тропами. Не хватало еще на моем и без того тернистом пути воинствующих уборщиц, вооруженных швабрами и очень опасных!

– Да вот, а кто ж подъезд-то мыть будет за такие шиши из ЖЭУ?! Только баба Маша здесь ишачит, я то есть, а ты мои ведра пинаешь! – Она надвинула на меня свой круглый живот. – Кто тут нассал в углу, кто бычков наплевал, я тебя, деточка, спрашиваю?!

Все это вопрошалось тоном прокурора, выступающего с пятым обвинением одного и того же рецидивиста и потерявшего всякую надежду на его исправление путем воздействия трудовым воспитанием.

– Я этого не делала! – сказала я возмущенно, ибо речь шла об обвинении в слишком уж серьезных вещах.

– Все Витька-проглот с пятого етажа. Енто он – точно! Сидит детина на материной шее, пьет да блюет на ступеньки, он мне тут все загадил! – сообщила мне баба Маша и доверительно добавила: – Совсем мочи моей нету все говно за ими убирать, да внуку надо помочь, холера его побери, заразу такую!.. В институт третий год пихаемся, все родичи пашут на три работы, чтобы, значить, взятку за него декану ихнему всунуть...

В пять секунд я стала доверенным лицом, когда выяснилось, что к вышеупомянутым вопиющим фактам вандализма я не имею отношения. Уборщица вцепилась в меня клешнями и не закрывала рта, понося всех и вся в округе. Особенно доставалось Витьке с пятого этажа, родному внуку, начальнику ЖЭУ и президенту страны. Все это излагалось в весьма специфическом стиле.

Это была одна из тех явно выживших из ума старух, основным занятием которых является высокохудожественного исполнения ругань и приставание к разным людям. Сегодня я стала ее объектом для возмущенных излияний, поэтому она загородила мне грудью проход, а так как поперек она была шире, чем по вертикали, то обойти ее не было никакой возможности.

Выпустив обойму ругательств в адрес жильцов и ЖЭУ, она прицепилась ко мне – куда я вообще тут иду?.. Дескать, она тут всех как свои пять пальцев знает. Не успела я что-то ответить, как ее вдруг всю тряхнуло, и она завопила не своим голосом:

– Ой, милая моя, ты в ентот подъезд вообще не ходи! Тут такие дела – живут одни новые русские, а вчерась одного из них – Володьку Целикова, я его сто лет знаю, так вот его убили вчерась. Всю голову, говорят, выстрелом разнесло! Ты не к ним, случайно?

– Да, к ним – я подруга Сони, – сказала я, испытывая желание что-нибудь покрутить, чтобы уменьшить громкость ее голоса.

– Ох, свят, свят, свят! – замахала руками, как мельница, бабка, отчего швабра с грохотом свалилась на ведро. – Допрыгался энтот свистунчик-то! Володька-то хороший парень был, я с его женой бывшей дружила – хорошая баба была! Но Володька-то баб менял, как цыган коней, все крутился колесом – докрутился! А я знаю, за что его грохнули! – Последняя фраза была произнесена голосом Левитана, объявляющего о вероломном нападении немцев на наши границы.

– Да-а?! – протянула я, заинтересовавшись ее интерпретацией происшествия.

Но, видимо, мысли в бабулькиной голове порхали, как бабочки в цветнике, потому что она вновь перешла на своего внука-лоботряса и двоечника. С помощью некоторого напора мне удалось вернуть ее к теме Целиковых.

– А Сонька ента его – шлюха, вот что я скажу! – охотно и радостно сообщила баба Маша. – Бегала в соседний подъезд к ентому скрипачу-бандиту. Только Володька на работу – она шнырь, и там. Но и он хорош гусь... был. Эх, как же его так угораздило!.. Все бирюльки енти их проклятые! Все деньги да богатство, черт его задери...

Вот, оказывается, к кому надо было обращаться Володьке по вопросу слежки за его женой, вот где кладезь информации, причем совершенно бесплатной и в таком еще артистическом исполнении! Поди ж ты – скрипач-бандит! Ушлая бабка, ничего не скажешь.

– Да какие ж там деньги такие особые у врача-то? – спросила я, уже готовая услышать твердый и непоколебимый в своей уверенности ответ всезнающей бабки.