Добро пожаловать в ад

– Ха, какие! Очень даже большие! – сказала она, затем огляделась по сторонам, взяла меня под локоток и заорала громким шепотом: – У Целикова Володьки вся квартира забита антиквариатом, одна бирюлька сто тыщ стоит. Нашими!

Затем она отпрянула, желая, наверное, посмотреть, какое впечатление произвели на меня ее слова. Полутьма в подъезде помогла мне скрыть эмоции, хотя больше всего в данный момент мне хотелось изолировать где-нибудь этот неумолкающий громкоговоритель.

– А ты что, не знаешь? Не видала, что ли? – спросила меня бабуля таким тоном, словно я никогда не видала слона в зоопарке или памятника Ленину.

– Не-ет! А вы видали?

Тут она по-дурацки захихикала и зашептала мне в лицо, немного сбавив тон:

– Да только я и видала... Никому не говори, а я уж тебе расскажу... Вижу я, что не совсем ты еще дрянь! – доверительно сообщила мне бабка и затем огорошила следующими словами: – Короче, гляжу я, Целиковы какие-то коробки домой таскают. Я полы мою, а они носють и носють, мимо, значить. Он носит, и она тоже. Он на нее шипит: осторожней, мол, легче, тише. Я думаю: ну, магнитофоны таскают, он имя раньше спекулировал, фарцовщик хренов. А Сонька взяла в обе руки сразу две коробки, да не справилась, одну выронила – из нее какие-то мешочки посыпались. Володька не видал. Я ей помогать поднимать кинулась, она меня отогнала, все собрали, занесли в дом. Я гляжу, а один мешочек с чем-то внутри тяжеленьким под лестницу свалился. Я подняла, раскрыла: батюшки-светы! Баба там серебряная голая – тьфу ты, гадость какая!

Тут мы с бабой Машей обе перевели дух и уставились друг на друга безумными глазами. Затем она стала говорить тише, испуганно оглядываясь по сторонам и наседая на меня, как нищий на городового:

– Ну я сразу поняла, что вещь-то непростая, да мне ж чужого не надо! Но отдать сразу напугалась, уж больно Володька серчал. Думаю, мне же и достанется, характером-то мужик крут. Думаю, возьму пока, а потом им как-нибудь подкину. Она бы и в почтовый ящик поместилась! Короче, отнесла к себе домой и в комоде спрятала в чулок, где деньги лежат...

Тут бабка вдруг смолкла, соединив в одну линию косматые седые бровки, как у филина. «Как же, напугалась ты отдать! Такую напугаешь!» – подумалось мне.

– Ну а потом что с этой статуэткой? – спросила я, не вытерпев паузы.

– Эх, – махнула она рукой. – Да внук спер, гаденыш.

– Что-о?!

– Да-да. И деньги из чулка вытащил, и статуэтку чужую спер и продал за сто рублев! Я его потом три дня шваброй гоняла да тряпкой ентой вот половой по мордасам отхлестала, говнюка!

– За сколько продал?!

– То-то и оно, продал за сто рублев, а потом мне признался: бабка, говорит, статуэтка-то старинная, нимфа называется, чистого серебра и стоит сто тыщ – квартиру можно купить однокомнатную! А я-то, мне чужого не надо, я вернуть хотела, я и знать не знала, почем она идет-то! А у Целиковых такими вся квартира набита, они пропажу-то и не заметили! Хочу вот пойти к Соньке, покаяться, я ведь в почтовый ящик хотела положить, сразу вернуть – Володьку испужалась, больно он был сердитый, земля ему будет пухом. Когда похороны-то, завтра?

– Кому продал? – Я вытаращила глаза и с трудом сдерживала голос, чтобы не сильно заорать.

Бабка испугалась.

– Да не знаю я, у него дружков-то пруд пруди!

Тьфу, пропасть!

– Кому вы еще об этом рассказывали?

– Да никому. Я знаю, да внук, да вот тот, кому он продал, да его друзья, наверное. Тот, кто ему сказал, сколько эта штука на самом деле стоит, – он потом все локти обкусал. А больше никто не знает, я даже родителям его – сыну своему родному с невесткой – не сообщала, они б ему ноги повыдергали. Так что никто и не знает!

Никто, окромя внука и его бесчисленных дружков! Весело, девицы! Все-таки жалко, что папа не повыдергал ноги этому сопливому коммерсанту.

– Ты только Соньке пока не сообщай, и так вдова расстроена! – попросила меня об одолжении бабка. Воистину пределов ее глупости не было никаких.

– Где ваш внук живет? – спросила я прокурорским тоном, на манер самой бабки.

– Да вона мы там все живем, в третьем подъезде, первый этаж, квартира шестьдесят пять! – растерянно сообщила мне бабка, не потрудившись выяснить, для чего мне это надобно.

Ага, припухла, старая перечница! Видимо, она сама допетрила, что натворила лишнего и лишнее сболтнула.

– Спасибо, – сказала я ей со всем сарказмом, перешагнула через ведро, лужу и швабру, отодвинув ее, бабку, в сторону, как комод средней тяжести, где она по дури хранила ценности в своих драных чулках.

Переполнившись до краев возмущением, словно кипящий чайник с подпрыгивающей крышкой, я нажала кнопку звонка Сониной квартиры. Она открыла мне дверь, вся в слезах, а из глубин квартиры раздавались горестные причитания. Кажется, я угодила на святая святых – плач горем убитых родственников по усопшему.

– Заходи, пока мы не уехали поминки заказывать, – сказала Соня с прерывистыми вздохами.

Я не поцеремонилась. Схватила Соню за плечи и твердо, четко и внятно стала говорить, вытаращивая глаза для усиления эффекта: