Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)

Дарлинг сидел с полузакрытыми глазами, и ему почти казалось, что он видит этого парнишку, пятнадцать лет назад: он перехватывает пас, обходит хавбека, легко и стремительно бежит по полю, повыше поднимая ноги, грациозно, как лань, улыбаясь про себя, зная заранее, что последнему защитнику его не удержать. Да, это так здорово: пятнадцать лет назад, осенний день, ему всего двадцать, и о смерти думать рано; он бежит споро, и воздух свободно наполняет его легкие, и внутри у него возникает приятное ощущение, что вот сейчас он может сделать все на свете: сбить с ног кого угодно, убежать от любого... Потом горячий душ, три стакана холодной воды, и он идет, с еще влажными волосами, к автомобилю с открытым верхом, а в нем сидит Луиза, без шляпки,-- она дарит ему улыбку и поцелуй, настоящий, непритворный. Как здорово -- пробежка на восемьдесят ярдов на тренировке, поцелуй девушки,-- и вот после этого все идет насмарку. Дарлинг засмеялся: может, он поступил неверно? Он не играл в 1929 году, не играл для Нью-Йорка, для девушки, которая вскоре станет женщиной. Где-то там, в далеком прошлом, думал он, был все же момент, когда она подошла ко мне, была со мной, когда я мог взять ее за руку, крепко держать ее, уехать вместе с ней. Если бы только знать! Но мы никогда ничего не знаем заранее. И вот он снова сидит на игровом поле, как и пятнадцать лет назад, а жена его живет в другом городе, обедает с другим, лучшим, чем он, человеком, говорит с ним на другом, непонятном ему языке, которому его никто никогда не учил.

Он встал, его губы тронула легкая улыбка, потому что если бы не появилось улыбки, то выступили бы слезы; оглянулся. Да, вот на этом самом месте. Передача О'Коннера была слишком высокой и неточной; Дарлинг резко поднял руки, почувствовал, как глухо ударился по ним мяч; выставил вперед бедро, чтобы избавиться от хавбека, рванул вперед -- к центру поля. Поднимая высоко колени, грациозно перепрыгнул через двух игроков, устроивших небольшую свалку на земле, у линии схваток; бежал легко, набирая скорость, ярдов десять, крепко удерживая мяч в двух руках, увернулся от атаковавшего его хавбека, снова побежал вперед; его колени высоко подпрыгивали, он бежал, крутя бедрами, как девица,-- бежал стремительно, самый активный на этом разбитом поле бек. Врезался в последнего защитника, слышал, как глухо стучат по дерну его шиповки, и продолжал бежать, весь напрягшись, крепко прижимая к бокам руки; сделал резкий поворот и помчался с той же легкостью, с тем же привычным азартным возбуждением к линии ворот...

Только после того, как забежал за линию ворот и наконец перешел на легкую трусцу, он заметил мальчика и девочку -- сидят на траве и с изумлением пожирают его глазами... Он резко остановился перед ними, опустил руки.

-- Я...-- начал было он, дыша чуть тяжелее обычного, хотя чувствовал себя отлично и эта пробежка не сбила дыхание,-- когда-то я здесь играл...

Мальчик и девочка молчали. Дарлинг, неловко засмеявшись, долго их разглядывал, этих детишек, сидевших так близко друг к другу; потом, пожав плечами, повернулся и зашагал к отелю. Пот выступил у него на лице, и крупные капли скатывались ему за воротник.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ГОРОД!

Подъезжая все ближе к своему отелю, Эндерс глядел на него сквозь черную изморось мелкого дождя, сажи, копоти, и душу его все сильнее охватывало отчаяние. Над входом висела небольшая вывеска с красной неоновой надписью: "Отель "Серкус". Доступные цены"; она превращала капли влаги, густо падавшие на улицу перед подъездом, в крошечные капельки крови.

Эндерс вздохнул, чувствуя, как весь продрог в своем плаще, медленно поднялся по пяти ступенькам крыльца к дверям и вошел внутрь. В ноздрях у него засвербило, как бывало каждый раз, стоило ему открыть дверь отеля,-- в нос ему ударял прогорклый запах нашатырного спирта, лизола и видавшего виды линолеума, старых, проржавевших или прогнивших кроватей, пота постояльцев, которым приходилось довольствоваться двумя ванными комнатами на весь этаж, и над всеми этими запахами ощутимо властвовал один -- запах молодости и греха, и все это по доступным ценам.

Высоцки стоял у конторки портье, в своем сером костюме, с пятнами всех супов, сваренных в этом городе во всех кафетериях; его бледное лицо было выбрито до такой прозрачной гладкости, что, казалось, вот-вот кожица лопнет и появится поблескивающая, пожелтевшая кость. Висевшая у него над головой тридцативаттная лампочка тускло освещала редкие волосы, голубую морскую рубашку и большой, оранжевого цвета галстук, яркий, как свет надежды, в этом темном холле; с самой серьезной миной он читал завтрашнюю утреннюю "Миррор", с видом хозяина широко раздвинув перед собой на столе свои бледные волосатые руки.