Добро пожаловать в мир, Малышка!

Элмвуд-Спрингс был одним из городков, где оператором на телеграфе работала женщина. Бесс Гуднайт, чья сестра, Ада Гуднайт, служила почтальоншей, была маленькой женщиной с большим чувством юмора, и Маку нравилось у нее работать. Ему и сама работа нравилась. Весело было разъезжать по всему городу на велосипеде. Но после окончания войны какое-то время было не до смеха. Хотя ни он, ни Бесс вслух этого не говорили, всякий раз, как телеграфный аппарат начинал отстукивать послание, они оба умирали от страха, пока Бесс не кивала ему, мол, простая телеграмма, не из военного министерства.

Телеграф да «Чайный дом» мисс Элмы — только две организации работали по воскресеньям, так что после церкви Мак отправлялся в город на работу. После того как у мисс Элмы заканчивались обеденные часы, центр города погружался в тишину до пяти вечера, до начала работы кинотеатра. Сегодня Мак и Бесс Гуднайт сидели за карточным столом, собирая пазл с картиной Горы Рашмор,[34] и оставалось им только закончить небольшую часть портрета Джорджа Вашингтона. Нужный кусочек прятался где-то здесь, под носом, да не тут-то было, они перепробовали штук тридцать, но нет, не те. Бесс рылась среди оставшихся кусочков, и тут застрекотал аппарат. Бесс подошла, присела рядом и принялась записывать. Может, оттого что было воскресенье и улица была пустынна, аппарат стрекотал как-то особенно резко, почти зло, словно был зол на весь мир. Судя по тому, как постепенно хмурилось лицо Бесс, Мак понял, что сообщение не из хороших. Потом стрекот оборвался. Бесс смотрела на аппарат. Затем медленно развернула кресло и, вставив желтый лист бумаги в машинку, начала печатать сообщение.

ДОРОГИЕ МИСТЕР И МИССИС ЛОДОР НОРДСТРОМ,

ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ С ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕТ, ЧТО ВАШ СЫН, РЯДОВОЙ ПЕРВОГО КЛАССА ЮДЖИН АРТУР НОРДСТРОМ, ПОГИБ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ БОЕВОГО ЗАДАНИЯ…

Допечатав сообщение, она вытащила лист из машинки. Мак уже стоял рядом, надев фуражку и поправив галстук. Бесс поместила телеграмму в конверт, заклеила и отдала ему:

— Вот, сынок, поди-ка отнеси.

Покачала головой, глаза у нее были влажные.

— Ненавижу эту сволочь войну.

Мак поглядел на адрес и понял, о ком речь. Он вышел и сел на велосипед, прислоненный к стене дома. Ему хотелось ехать и ехать и не возвращаться. Джин Нордстром был героем его детства. Он работал спасателем в бассейне и научил его плавать. Увидев Мака на велосипеде, люди, у которых сыновья или мужья служили за морем, не дыша надеялись, что он проедет мимо. Телеграмма в воскресенье всегда означала дурные вести. После первого вздоха облегчения, что телеграмма не им, приходила печаль и жалость к людям, которым она адресована. Затормозив у дома Нордстромов, Мак положил велосипед на лужайку и направился к крыльцу. Герта Нордстром была на кухне, когда он постучал. Ее муж, Лодор, как всегда по воскресеньям, копался в огородике. Герта крикнула: «Минуточку!» Спускаясь в холл, она вытирала руки о передник. Когда она подошла достаточно близко, чтобы увидеть за дверью с москитной сеткой, кто стоит на крыльце, она остановилась как вкопанная, не в состоянии сделать шаг. В охватившем ее на мгновение ужасе промелькнула мысль: если не открывать, не брать в руки телеграмму, которую держал Мак, слова, содержащиеся в этом маленьком желтом конверте, окажутся неправдой. Она так и стояла не двигаясь, сжимая в кулаке передник.

Мак увидел ее и сказал:

— Миссис Нордстром… у меня для вас телеграмма.

Люди из соседних домов, видевшие, как он подъехал, медленно выходили на улицу, один за другим. Свенсоны, их ближайшие соседи, были на веранде, и, когда Мак подъехал, миссис Свенсон прижала обе ладони ко рту:

— Ох, нет, только не Джин, ведь такой славный мальчуган.

Ее муж ничего не сказал, отложил газету, спустился с крыльца и пошел к дому Нордстромов. Учась в школе, он дружил с Лодором и хотел быть рядом, когда ему сообщат новость. А пока Мак стоял перед дверью, не зная, что делать. Он еще раз легонько постучал:

— Вам телеграмма, миссис Нордстром.

Книга вторая

Подглядывая в окна

Нью-Йорк

1976

Обеды Дены и Говарда Кингсли стали еженедельным ритуалом, и она всегда с нетерпением ждала их. Они обсуждали театр и книги и редко снова заговаривали о телевидении. Но проходила неделя за неделей, и она начала замечать в нем усталость, какой раньше не видела. Он никогда не делился тем, что происходит у него на работе, но однажды, за кофе, сказал:

— Дена, знаешь, что плохого в молодежи, которая приходит нам на смену? В них нет ни капли сострадания. Они не любят людей. — Он смотрел в чашку. — Нет, любят, конечно, но только близких, родных, но людей вообще, людей как идею, как понятие, — нет. У них нет привязанности ни к кому, кроме самих себя, а сострадать человеческой расе, не питая к ней родственных чувств, невозможно.