Добро пожаловать в Москву, детка!

Первым всегда отоваривался батюшка, дородный, с крестом на груди, только, крест был не с драгоценными камнями, а простой, деревянный, с серебряным распятием. Батюшка выбирал из горки своих, не особо копошась в ней, и обязательно брал несколько штук стареньких, кто уже больше пяти, а то и пятнадцати человеческих лет ржавел в коробках Рана. Батюшка иногда платил совсем мелочью, а иногда мог оставить и серебряник, Ран не спорил, назначать цену и торговаться по негласным законам было запрещено, покупатель отдавал столько сколько сам считал нужным за каждый элемент. Следующей была Мария, Ран любил эту добрую, красивую женщину, с теплыми ореховыми глазами и полными розовыми губами, она всегда оставляла одну и ту же хорошую сумму, но не особо церемонилась с элементами и часто просила взвешивать ей горками по двести — триста граммов. Ран в душе радовался, потому что знал, кто попадает к Марии, будет жить в довольстве и радости, будет счастлив в семье, будет вести свое дело, и удача всегда будет на его стороне. Но Марию не любили другие покупатели, они злились, что она берет всех без разбора, и в горках, которые она скупала, могли быть именно их элементы, Мария не спорила и, улыбаясь, разрешала рыться в ее горке особо дотошным. После того как желающие осмотрят ее горку, она ссыпала оставшиеся элементы в свой мягкий, вышитый бисером, мешочек и шла домой делать людей счастливыми, простым, тихим, не амбициозным, не горделивым счастьем, даря им мир, покой и тепло. После Марии подошла очередь Духа. Невидимый, быстрый, несоизмеримо сильный, Ран его немного побаивался и не особо проникался к нему симпатией, прежде всего за то, что в поисках своего элемента, Дух в одну секунду, будто порывом ветра, расшвыривал всю гору по прилавку. Чаще он брал один, максимум два элемента, кидал свернутую купюру и исчезал, но бывало и такое, что Дух никого не находил, тогда он, не спрашивая Рана, поднимал невидимой силой его коробки «со старьем» и бесцеремонно высыпал все на прилавок, грубо откидывая ненужные проржавевшие гайки и ключи. Этим утром Дух сразу нашел «своих», он забрал двух, и Ран облегченно вздохнул, обрадовавшись, что сегодня его лавка больше не пострадает. За Духом подошел Герман, высокий статный старик, как всегда в безупречном костюме с шелковым платочком, кокетливо торчащим из нагрудного кармашка. Герман приходил за творцами: писателями, поэтами, художниками, певцами, режиссерами, скульпторами, актерами. Ран внимательно смотрел, как старик тщательно отбирал себе элементы, поднося их близко к глазам, крутя их на свету, рассматривая выцветшими старческими зрачками со всех ракурсов. Ран знал, что он выбирает особенных, тех, кто уже точно знает кто он, тех, кто определился с целью, кто уже силен и амбициозен, и поэтому вылетел из системы мастера. Другие не выдержат старика, потому что он с тонкой изощренностью маньяка готовит всем испытания, и нет этим испытаниям конца, потому что творцы создают свои шедевры через боль, это самый сильный и самый действенный катализатор гениальности. Кто ломается, тот обычно прыгает с моста, или пускает себе пулю в лоб, или возвращается к Мастеру, но Мастер не любит «возвращенцев», и система их безжалостно сжирает, бросая на самое дно, к нищенству, алкоголю или наркотикам. Тех же, кто выдержал испытания, Герман делал своими кумирами и кумирами миллионов, он давал им славу и деньги, выполнял их самые заветные мечты и даже больше, он давал им свободу, он давал им вдохновение, он делал их гениями на столетия. Герман рылся в горке элементов чему-то ухмыляясь, клоня аккуратно остриженную голову набок, отдельной кучкой он складывал тех, кто ему приглянулся, но Ран уже знал наперед, что из отложенной кучки он возьмет только два или три. За последнее тысячелетие старик стал сдавать, а может элементы уже не те, да и система стала намного сильнее, держит цепкими лапами.

Старик вернулся к отложенной горке и стал рассматривать новенькую блестящую гаечку.

— Совсем молоденькая… Буквально пара часов… А дерзкая… Хм… Интересная… — улыбался Герман.

— Да… Может оставите Марии, — запереживал за гайку торговец.

— Марии? Ран, ты чего? Ты не видишь что ли? Совсем ослеп? — недовольно заворчал старик. — Если я оставлю, ее заберет Ламарт, и через пятнадцать, а может и десять лет ее убьют четким выстрелом в голову. А у меня будет жить долго, как захочет.

— Если не спрыгнет с моста. — буркнул Ран в ответ.

— Нет, не прыгнет, слишком самовлюбленна и ангел сильный… У нее вообще нет шансов… А бить буду… И любить буду… Баловать тоже буду, красивая… Ладно, достань вторую коробочку, еще прошлый раз ключ я там присмотрел. Хочу глянуть как он, готов?

Ран достал из «старья» коробку и, порывшись, нашел проржавевший ключ.

— Таааак, ну понятно… Пьем значит… Рак или перелом позвоночника? — спросил, хитро улыбаясь, старик, тараща рыбьи глаза на Рана.

Ран посмотрел на ключ и глубоко вздохнул.

— Рак. Перелом тяжело, жена у него ушла к другому, дочка еще совсем маленькая, кто ухаживать будет.