Добро пожаловать в Москву, детка!

Резо продолжил акт уже не так глубоко заходя во влагащище, но уже спустя пару минут вновь разошелся, и его движения стали еще более резкими и глубокими. Катька сморщилась, сжала кулачки и вогнула спину, чтобы как-то уменьшить глубину проникновения страшного члена.

— Выгнись! Что ты сгорбилась! Расслабься! — скомандовал Резо.

— Я не могу, мне больно! — морщась от боли, ответила Катька. — Давай поменяем позу, давай я лягу на спину, сзади ты проникаешь очень глубоко.

— Оу, оу, оу! — актерски возопил архитектор. — Давай сейчас не будем перебирать миссионерские позы, это смешно, они отбивают на прочь все желание.

«Интересно, а в каких не миссионерских позах он собирается меня дальше трахать?»

Катька все-таки решила довести себя до оргазма, как всегда, мастурбируя клитор, но в этот раз достичь пика ей было труднее из-за периодической боли от члена Резо, который принципиально не хотел сменить позу. С трудом добившись небольшого оргазма, девушка снялась с члена по уважительной причине отдохнуть и попить. Влагалище одновременно тихо сокращалось после оргазма и где-то в глубине ныло от боли, девушка не хотела продолжать, по крайней мере в этой позе.

Голый Резо вновь сел на стул цесаревича и одним махом опустошил стопку хваленого коньяка. Катька радостная, закончившейся пытке, разболталась о книгах и стопроцентных привидениях этой квартиры.

— Нет, правда, я не знаю, как ты здесь живешь, но меня бы первую же ночь придушили. У меня такое уже было, меня душил домовой, сначала запугивал странными звуками, гремел посудой, включал воду, скрипел половицами, знаешь как страшно!

— Ну понятно. — бросил Резо. — Дальше что делать-то будем?

— Ну… — смутилась Катька, понимая намек. — Мы можем продолжить…

— Ты же кончила, а я нет.

— Мммм… это проблема? Я не понимаю…

— Да. — буркнул Резо, посмотрев на свой упавший член.

— Я думаю, что все поправимо — улыбнулась Катька, по-прежнему, не понимая, что «такого» случилось.

— Сейчас это уже будет трудно, я знаю свою эрекцию…

«Блядь, да что происходит, он что у него не встанет что ли уже!» — начала заводиться Катька.

— Ну… я же могу тебе помочь…

— Надо было раньше… Ты подумала только о себе…

«А теперь только с подъемным краном что ли? — язвила про себя Катька. — Что он тупит вообще? Я же здесь, пусть делает со мной что хочет кроме позы сзади».

— Я вызову тебе такси.

Катька округлила на секунду глаза, потом взяла себя в руки и спокойно сказала.

— Да, конечно.

Лайма лежала на полу и смотрела на девушку грустными понимающими глазами. Катька встала с постели и, не торопясь, прошла в ванную. Когда девушка вернулась уже одетая, Резо все еще сидел голый с поникшим членом на стуле истории, как на троне.

— Какой у тебя адрес?

— Зеленая, тридцать три.

«Я надеюсь, он заплатит за такси. — запереживала Катька, обуваясь. — У меня в кошельке семьсот рублей, может не хватить… И вообще это все мои деньги на неделю».

Брутальный архитектор денег на такси не дал и даже не проводил до машины.

Катька смотрела то на ночную Москву за стеклом, то на беспощадный счетчик таксиста.

«Хоть бы хватило!» — вертелось у девушки в голове.

А Москва жила своей жизнью, куда-то ехала, шла, бежала, светила, играла, танцевала, окутывала весенней листвой, зазывала, провожала и встречала. Это была та самая Моника Белуччи, которая спускалась с трапа бизнес-джета где-нибудь в Шереметьево, даже не подозревая о существовании маленькой Катькиной души.

А Катькина душа плакала, тихо, украдкой, чтобы не видел таксист. Катькина душа хотела любви, а красивое здоровое молодое тело секса, страстных жарких мужских поцелуев и рук, секса, после которого он ее нежно обнимает, а она ему что-то говорит, улыбаясь, секса после которого он предлагает ей выпить или перекусить и бежит на кухню радостный и проголодавшийся — мутить бутерброды, секса сначала два раза сразу, потом один тихо ночью и четвертый утром, целуясь распухшими губами, не стесняясь спутанных волос и припухших глаз.

Счетчик таксиста, заколдованный Катькиным молящим взглядом, остановился на цифре шестьсот семьдесят рублей. Вздохнув с облегчением, девушка отдала таксисту свои последние деньги и вышла из машины.

Катька ехала в старом дребезжащем лифте и думала: «Два высших образования, английский и французский в совершенстве, папа переводчик в МИДе, мама и бабушка редкие художники в поколении, квартира музей и стул цесаревича, красавец-архитектор в расцвете лет, к тому же уже засветившийся на ТВ, творящий нечто гениальное и воспетое критиками, и все это ему не мешает быть мудаком. Вот после таких мудаков на душе остается плесень, которую не так-то просто снять, нужны тонны свежей крови и гигабайты питающей энергии, чтобы начисто вымыть этот мудачный осадок культурного наследия Москвы».

Катька хотела еще поплакать в кровати, так по-бабски, жалуясь на свою нелегкую бабью долю и злой рок одиночества, но Герман уже поставил капельницу и подключил электроды к невидимой сети вселенной, торопился старый хрыч, скорее оживить свою любимую девочку.