Добро пожаловать в обезьянник

Я не играл, я не шалил,
И, слава Богу, я не грешил.
Любя шум, вонь, весь род людской,
Давно мочусь я бирюзой.

Поев под оранжевым кровом,
Восприняв прогресса всю прыть.
Пришел в дом я с крышей багровой,
Чтоб жизнь, как лазурь, испустить.

Хозяйка и девица,
Смерти посланница.
Тебе, кто доверится,
Жизнью поплатится.

О члене моём поскорби же,
В пурпурном стройная фемина.
Все, что он знал в этой жизни,-
Вода, окрашенная синим.

— Вы не слышали эту историю — о том, как Дж. Эдгар Нэйшен изобрёл этический контроль над рождаемостью? — спросил дряхлый дедуля.

Голос его звучал хрипло.

— Нет, не слышала, — сказала Нэнси.

— А я думал, что это знают все.

— Для меня это новость.

— Когда он закончил работать с обезьянами, обезьянник было не отличить от Верховного Суда штата Мичиган. И тут разразился этот кризис в ООН. Люди от науки говорили, что человечество должно перестать воспроизводиться в таких больших количествах, а люди от морали говорили, что общество придёт в упадок, если люди будут и дальше извлекать из секса одни только удовольствия.

Дряхлый дедуля поднялся со своего кресла, подошёл к окну, толчком распахнул ставни. Картина открылась неприглядная. Обзор загораживал обращённый к улице макет огромного — высотой в двадцать футов[9] — термометра. Каждое его деление соответствовало одному биллиону населения Земли — от нуля до двадцати. Роль центрального столбика жидкости играла полоса красного просвечивающего пластика. Высота ее показывала, сколько людей живет сейчас на Земле. Очень близко к нижнему краю пластика черная отметка показывала оптимальную — по мнению ученых — численность населения.

Дряхлый дедуля смотрел на заходящее солнце через ставни, и на его лице красными отсветами чередовались полосы.

— Скажите, — сказал он, — когда я умру, на сколько опустится этот столбик? На фут?

— Нет.

— На дюйм?

— Не совсем.

— А Вы ведь знаете ответ, — сказал он и повернулся к ней.

Голос его и выражение глаз утратили дряхлость.

— Один дюйм этого столба соответствует 8.3333-м людям. Вы знали это?

— Это, возможно, и так, — сказала Нэнси, — но по-моему не следует смотреть на это таким образом.

Он не спросил её, каким образом следует на это смотреть. Он завершил свою мысль.

— Я скажу Вам еще кое-что. Я — Билли-поэт, а Вы — очень красивая женщина.

Одной рукой он достал из-за пояса тупоносый револьвер, другой стянул с головы резиновую маску с лысой макушкой и морщинистым лбом. Теперь он выглядел на двадцать два года.

— Когда всё это закончится, полиция пожелает узнать, как я выгляжу, — сказал он Нэнси, коварно усмехнувшись. — На случай, если Вы плохо запоминаете внешность — удивительно, как много женщин делает это плохо — вот вам моё описание:

Во мне пять футов и дюймов два,

Два глаза голубых имеет голова,

Каштановые волосы по плечи -

Эльф юный я,

И так в себе уверен я,

Что дамы говорят:

«Горит он так, как тают свечи.»

Билли был на десять дюймов ниже Нэнси. Она была фунтов на сорок тяжелее его. Нэнси сказала, что у него нет шансов, но она ошибалась. Прошлой ночью он развинтил болты, крепившие оконную решетку, и теперь он заставил ее вылезти через окно, потом спуститься в люк, скрытый от улицы гигантским термометром.

Он повёл её через канализационную систему Хайаниса. Он явно знал, куда идёт. У него были фонарь и карта. Нэнси пришлось идти впереди по узкой дорожке, всё время видя перед собой свою танцующую тень. Она пыталась определить, где они находятся, соотнести этот подземный рельеф с реальным наземным миром. Это ей удалось, когда они проходили под «Говардом Джонсоном», — по характерному для этого заведения шуму. Машины, готовящие еду и сервирующие стол, работали бесшумно, но для того, чтобы клиенты не чувствовали себя одиноко, конструкторы обеспечили в помещении особый эффект — записанные на магнитофон кухонные шумы. И Нэнси услышала их: звон столового серебра, смех негров и пуэрториканцев на кухне.

А потом она потеряла ориентацию. Билли был с ней весьма немногословен. Только «Налево», «Направо» и ещё «Без фокусов, Юнона, не то я Вам голову разнесу».

Всего лишь один раз возникло у них какое-то подобие разговора. Билли начал его, и он же его окончил.

— Какого дьявола девушке с такими бедрами торговать смертью? — спросил он ее.

Она смело остановилась.

— Могу ответить, — сказала она, поскольку была уверена, что у неё есть ответ, который сожжёт его, как напалм.

Но он подтолкнул ее и вновь пообещал в случае чего разнести голову.

— Вы даже не хотите выслушать мой ответ, — уколола она его. — Вы боитесь услышать его.

— Я никогда не слушаю женщину, пока не перестанут действовать таблетки.

Билли-лоэт насмешливо улыбнулся.

— Это глупое правило.