— Нэнси… Через то, что ты пережила сегодня, раньше проходила каждая невеста — даже в семьях с самыми пуританскими нравами. Жених, правда, обходился без помощников, поскольку невеста обычно не хотела его изничтожить, но общий дух события почти ничем не отличался. Эту пижаму надел мой прапрадедушка в свою первую брачную ночь на водопаде Ниагара. Если верить его дневнику, невеста рыдала всю ночь, и ее дважды вырвало. Но со временем она стала большой любительницей плотских утех.
Пришел черед Нэнси отвечать гробовым молчанием. Она поняла, что он хочет сказать, и пришла в ужас при мысли, что сексуальное влечение может расти и расти, как бы отвратителен ни был первый опыт.
— Если ты отважишься подумать об этом, то поймешь: ты злишься, потому что я плохой любовник и на вид больше похож на смешную креветку. Теперь все твои мысли будут о достойном партнере, таком же красивом и статном, как ты. И ты найдешь его, поверь: высокого, сильного и нежного. Движение сорвиголов растет не по дням, а по часам.
— Но… — хотела возразить Нэнси и умолкла. Сквозь иллюминатор она увидела восходящее солнце.
— Что «но»?
— Мир погряз в этом хаосе именно из-за сорвиголов. Ты что, не понимаешь? Люди больше не могут позволить себе секс!
— Что ты, секс всегда можно себе позволить. Вот размножение надо прекращать, это да.
— Зачем тогда придумали законы?
— Это неправильные законы, — сказал Билли. — Если вспомнить историю, то люди, которые больше всего хотели властвовать, создавать законы, насаждать их и рассказывать остальным, как на самом деле всемогущий Господь устроил жизнь на Земле, — эти люди спускали себе и своим друзьям любые преступления. Но естественное влечение простых мужчин и женщин друг к другу отчего-то всегда внушало им ужас.
Почему это так, мне непонятно до сих пор. Хорошо бы кто-нибудь задал этот вопрос — в числе многих других — машинам. Но вот что я знаю наверняка: сегодня ужас и отвращение почти победили. Практически все женщины и мужчины на планете чувствуют себя никчемными уродинами. Единственную красоту мужчина видит в лице убивающей его женщины. Секс — это смерть. Вот оно, короткое и поистине страшное уравнение: секс равно смерть, что и требовалось доказать.
— Теперь ты понимаешь, Нэнси, — продолжал Билли, — что я провел эту ночь и много ей подобных в попытке вернуть хотя бы малую толику чистого удовольствия нашему миру, в котором почти не осталось удовольствий.
Нэнси сидела молча, склонив голову.
— Давай я расскажу тебе, что сделал мой дедушка на рассвете после брачной ночи, — сказал Билли.
— Я не хочу слушать.
— Но в этом нет ничего плохого или грязного. Это… очень нежно.
— Может, потому я и не хочу слушать.
— Он прочел своей жене стихотворение. — Билли взял со стола книгу, раскрыл на нужной странице. — В его дневнике написано, какое именно. Хоть мы с тобой не жених и невеста, да и вряд ли еще когда-нибудь увидимся, я хочу прочесть тебе эти строки, чтобы ты поняла, как я тебя любил.
— Прошу… не надо. Я не выдержу.
— Хорошо, я оставлю книгу здесь — на случай если ты все-таки захочешь его прочесть. Стих начинается так:
Билли поставил на книгу маленький пузырек.
— Еще оставляю тебе эти таблетки. Если принимать по одной в месяц, детей у тебя не будет, но ты по-прежнему останешься сорвиголовой.
С этими словами он ушел. Все ушли, кроме Нэнси.
Она подняла голову и увидела на пузырьке этикетку с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОБЕЗЬЯННИК».
Долгая прогулка в вечность
Они росли по соседству, на окраине города, а рядом расстилались поля, леса и сады. Из окон их домов виднелась красивая колокольня, принадлежавшая школе для слепых.
Недавно им обоим исполнилось по двадцать. Они не виделись около года. Им всегда было радостно, тепло и уютно в компании друг друга, но ни о какой любви и речи не шло.
Его звали Ньют. Ее — Кэтрин. Как-то ранним утром Ньют постучался в дверь ее дома.
Открыла сама Кэтрин. В руках она держала толстый глянцевый журнал, целиком посвященный невестам.
— Ньют! — изумленно воскликнула она.
— Прогуляемся? — с ходу предложил он.
Вообще-то Ньют был очень застенчивый, даже с Кэтрин. Свою застенчивость он скрывал за отсутствующим тоном, как будто мысли его витали где-то высоко-высоко: у собеседников складывалось впечатление, что они разговаривают с тайным агентом, находящимся при исполнении некоего важного и благородного задания. Ньют всегда так разговаривал, даже если живо интересовался предметом беседы.
— Прогуляемся? — переспросила Кэтрин.
— Ну да. Шаг один, шаг второй, по лесам и долам, по мостам…
— Я не знала, что ты вернулся.
— Да вот сию минуту прибыл.
— Служба еще не кончилась? — спросила Кэтрин.