Добро с кулаками (СИ)

Прекрасный багровый закат разливался по всем уголкам не менее прекрасного песчаного пляжа и, отражаясь, и переливаясь золотыми оттенками, растворялся в джунглях позади пляжа. Огромная звезда как будто нарочито решила задержаться прежде бы, чем райский остров окутало покрывало ночи. Воздух был влажен и свеж. Океанский бриз нёс с собой вечернюю прохладу, и все обитатели дивного леса, словно проснувшись от дневного зноя, наперегонки пытались выкрикнуть каждый своё. Макаки верещали на верхних этажах о том, что пора спуститься к берегу за ракушками. Всевозможные попугаи и птички вторили им, что как бы оно да, и надо, да только вот поскорее. Ведь совсем скоро проснётся хозяйка здешних мест красавица чёрная пантера и уж тогда кому-то может не поздоровиться. В свою очередь эта самая хозяйка, протяжным рыком известила остальных что вовсе и не спит да вдобавок ко всему всё слышит. И не только слышит, а скоро придёт и вас на одного станет меньше. Не понятно, за каким лешим, вышедший на берег тапир что-то прохрюкал, будто пьяный и снова скрылся в чаще. Между делом был на данном острове ещё один экземпляр, которого не радовало ни вечернее солнышко, ни звуки дикой природы как, впрочем, и прохладный бриз. Да это был именно он, некогда властный и заносчивый, уверенный в собственном превосходстве над другими, продуман и прогнозист, владелец большей части всех денег на земле Джон Рокфеллер. Правда, теперь он более походил на несчастного задумчивого старца из какой-нибудь Богом забытой кельи в горе, или скорее, на отшельника дервиша - собирателя сказок, нежели на распорядителя судеб. Оно и понятно ведь сидел Джон на простом табурете без спинки, а совсем не в кресле, да ещё на перцовом горчичнике с ногами, опущенными в тазик с постоянно ледяной водицей. Но самое отвратительное в данной ситуации было то, что сидел старик в подобном качестве уже как три года с довеском. По крайней мере, он сам так себе насчитал, определяя время лишь по смене сезона дождей на сезон засухи. И конца подобным посиделкам, покамест ничего не предвещало. Поначалу его очень тревожило создавшееся антагонистическое положение. Весьма отравлял первые дни и ночи, месяцы и кварталы перцовый горчичник, а вместе с ним и тысячу раз проклятый тазик. Сидеть, также было невыносимо гадко. Затекало буквально всё от ног до шеи. Однако к физическим так сказать неудобствам Рокфеллер попривык. Хоть и не сразу, но всё же привык и почти перестал обращать на них внимание. Слава Богу, хоть, что каждое утро с гор не спускается огромный орёл клевать печень. Изо дня в день. Из века в век. Размышлял старик, радуясь тому факту, что ему самому худо было всего нечего - пара каких-то годиков, в то время как Прометею особо тяжело было первые сто лет. Ведь так и с ума можно спятить, постоянно думая, что задницу больно жжёт, словно сидишь на сковороде. Вспомнив технологию медитации, ещё всякую там ерунду про йогу, аюрведу и прочее и поняв, как, не обращать внимания на боль и неудобства, облегчения к своему удивлению Джон не испытал. За физическими муками незамедлительно, словно из-за угла появились муки душевные, ещё более коварные и безжалостные. Терзало и душило одиночество. Страх и безысходность периодически накрывали своим опахалом с головы до пят. Безысходность порою была сравнима лишь с той, которую испытывают только суицидники перед самим ужасным актом умерщвления себя. Но самое сильное переживание, доставляло какое-то пока не совсем понятное чувство, идущее откуда-то из самой глубины души. Чувство того, что почти всё, и вся делал неправильно. Не по велению совести, про коею и вспомнил-то только уже, будучи сиденцем на острове, а по наставлению алчности, тщеславия и корысти, деструктивного образа мышления, направленного только на одно - любой ценой сохранить и приумножить. И притупить данное нещадное, ледяное чувство, с помощью медитации и йоги, увы, никак не удавалось. Ну, хоть ты тресни, как бы Джон не тужился. Однажды в самом начале отсидки старик заметил в стае попугаев ежедневно поутру слетавшихся к песчанику клевать камешки для улучшения пищеварения, заметил и выделил для себя не совсем обычного попугая. Да, с виду это был совсем обыкновенный белый какаду, только Джону сперва показалось, а затем он уже утвердил себя на мысли, что попугай видит его. Более того, непросто видит, а наблюдает за ним каждое утро в то время как его сородичи клюют песок и общаются на своём птичьем языке. Было что-то немного пугающее во взгляде птицы. Казалось взгляд этот, обладает разумом, и поэтому Рокфеллер практически всегда не выносил его, уводя глаза в сторону. А попугай, вдоволь насмотревшись на старика, возвращался к своим попугайским делам, принимаясь то ухаживать за пернатой самочкой, то ставить на место зарвавшегося соперника. К слову сказать, остров на котором сиживал вот уже третий земной год корпоратократ и глобалист, был не совсем безлюдным. Иногда на него заплывали или туристы на красивых яхтах или просто путешественники да счастливые обладатели собственных посудин. Хоть это событие и вносило разнообразие в пресный репертуар теперешнего бытия Рокфеллера, однако радости доставляло не особенно. Всё дело в том, что все эти счастливые и беззаботные люди отдыхали на острове, любовались его красотами, кормили полу ручных обнаглевших макак бананами, и даже иногда занимались любовью на песке почему-то всё время как назло прямо неподалёку от табурета. Так вот все они совершенно не замечали беднягу арестованного, словно бы его и не существовало. А однажды чей-то ребенок, резвясь, пробежал сквозь старика, словно бы тот был бесплотным духом. После этого события Джон до вечера стонал и плакал. А рядышком с ним метрах в пяти у костра весело праздновала какое-то событие группа туристов, как показалось по речи из Франции. Они задорно плясали и смеялись. Прыгали через костёр, поздравляя упитанного румяного старика, судя по всему с юбилеем, и с каждым тостом хлопали тому в ладоши. На углях шипело и скворчало мясо, а Джон мог только понюхать и облизать пересохшие губы. Кушать ему, видимо не полагалось весь срок наказания. По крайней мере, слуга индус раз в день не появлялся возле ног хозяина с корзиной, доверху набитой яствами. Зато вместо слуги индуса ровно три раза в день как по часам отмечая завтрак, обед и ужин появлялся нестерпимый голод, покидавший злодея дедушку только под вечер.