Добродетели (ноябрь 2008)

Такая, скорая и полная измена армии является большим сюрпризом для вождей либеральных партий и даже для рабочей партии. В самом деле, она ставит перед умеренными депутатами, которые пытаются руководить народным движением (Родзянко, Милюков, Шингарев, Маклаков и прочие), вопрос о том, можно ли еще спасти династический режим. Страшный вопрос, потому что республиканская идея, пользующаяся симпатиями петроградских и московских рабочих, чужда общему духу страны, и невозможно предвидеть, как армии на фронте примут столичные события!

Стрельба, которая утихла сегодня утром, около десяти часов возобновляется; она, кажется, довольно сильна около Адмиралтейства. Беспрерывно около апартаментов проносятся полным ходом автомобили с пулеметами, украшенные красными флагами. Новые пожары вспыхивают в нескольких местах в городе.

Чтоб не попасть в переделку вроде вчерашней, я предпочитаю не ездить на своем автомобиле, в министерство иностранных дел я отправляюсь пешком в сопровождении моего егеря, верного Леонида.

У Летнего сада встречаю одного из эфиопов, который караулил у двери императора и столько раз вводил меня в кабинет к министру. Милый негр надел цивильное платье, и вид у него жалкий. Мы проходим вместе шагов двадцать; у него слезы на глазах. Я говорю ему несколько слов утешения и пожимаю руку. На фоне падения целой политической и социальной системы он представляет для меня былую царскую пышность, живописный и великолепный церемониал, установленный некогда Елизаветой и Екатериной Великой, все обаяние, которое вызывали эти слова, отныне ничего не означающие: «Русский Двор».

Покровский мне говорит:

- Совет министров беспрерывно заседал всю ночь в Мариинском дворце. Император не обманывается насчет серьезности положения, так как он облек генерала Иванова чрезвычайными полномочиями для восстановления порядка; он, впрочем, по-видимому, решил вновь завоевать свою столицу силой, не допуская ни на один миг идеи о переговорах с войсками, которые убили своих офицеров и водрузили красное знамя. Но я сомневаюсь, чтобы генерал Иванов, который еще вчера был в Могилеве, мог так быстро добраться до Петрограда, тем более что все железные дороги уже находились в руках повстанцев. Кроме того, если б ему и удалось добраться, что мог бы он сделать? Весь флот перешел на сторону революции. В его распоряжении остаются лишь несколько отдельных отрядов и некоторые полицейские войска, которые еще не вступили в бой. Что касается моих коллег министров, большинство бежало, некоторые арестованы. Мне самому сегодня ночью очень трудно было выбраться из Мариинского дворца… И теперь я жду своей участи.

Он говорит ровным голосом, просто и мужественно. Чтобы вполне оценить его спокойствие, надо знать, что, пробыв очень долго генеральным контролером финансов империи, он не имеет ни малейшего личного состояния и обременен семейством.

- Вы только что прошли по городу, - спрашивает он меня, - осталось у вас впечатление, что император может еще спасти свою корону?

- Может быть, потому что растерянность большая со всех сторон. Но надо было бы, чтобы император немедленно преклонился перед совершившимися фактами, назначив министрами временный комитет Думы и амнистировав мятежников. Я думаю даже, что, если бы он лично показался армии и народу, если бы он сам с паперти Казанского собора заявил, что для России начинается новая эра, его бы приветствовали… Но завтра это было бы уже слишком поздно…

Есть прекрасный стих Лукиана, который применим к началу всех революций: Kit irrevocabile vulgus. Я повторял его сегодня ночью. В бурных и мятежных обстоятельствах, какие мы сейчас переживаем, безвозвратное совершается быстро…

Продолжение (начало см. в № 15 (32) от 12 августа 2008 года).

Публикацию подготовил Феруз Камилов

* ДУМЫ * Аркадий Ипполитов Бедность святого Франциска

Истоки современной добродетели