Добродетели (ноябрь 2008)

Будучи более свободной, она была и более независимой. Настороженное уважение, оказываемое ей чинным ассизским обществом, влияло и на Бернардоне, так что он легко позволял ей многое, что другим ассизским женщинам даже и не приходило в голову требовать. Например, он позволял ей страстно любить своего сына, проводить с ним гораздо больше времени, чем обычно матери проводят с сыновьями, разговаривать с ним на своем языке, ему, отцу, почти непонятном, почти тайном для него, обучать своим стихам и песням. Снисходительно смотрел он на то, как мать балует своего сына, как называет его своим маленьким принцем - его, купеческого отпрыска, - как прививает ему привычку к тратам, а не к счету, как учит его чему-то совсем бесполезному, поверхностному, пустяковому, какому-то легкому, пестрому и изменчивому, а не постоянному и основательному. Так же, как Бернардоне льстило, что его брак вызывает всеобщее внимание, не лишенное, правда, некоего привкуса зависти, - зависть же высшая степень внимания, Пьетро Бернардоне, будучи умным человеком, прекрасно это понимал, и понимал, что зависть ставит его над, хотя и немного вне, общества; также льстило ему и то, что его сын Джованни с самого младенчества был отмечен знаком некой инакости, отличающей его от других отпрысков благородных семейств. Пеленки у него были как-то тоньше, и рубашки белее, и вышивки ярче, и волосы нежнее, и глаза светлее, и кожа бледнее и чище, чем у других детей, и на нем лежала печать особой избранности, признаваемой всеми, даже его сверстниками, так что был он больше похож на детей богатых сьенцев, тех самых сьенцев, что были столь обходительны, привлекательны и отчужденны, что не могли не вызывать завистливого радражения, одного из признаков восхищения, со стороны тяжеловесных ассизцев. Характер Джованни, легкий-легкий, сглаживал всякое раздражение, окружающие его любили, баловали вслед за матерью, все прощали, но, чувствуя его инакость, с малых лет прозвали французиком, Франческо, и Джованни нравилось это прозвище, ставшее его вторым именем. В конце концов, обаяние хоть и не профессия, но здорово профессии помогает, так что пусть будут все эти бредни о рыцарях и трубадурах, думал Бернардоне, и мало в чем перечил своему наследнику. Он гордился своим Джованни.

Учился ли Джованни? Никто о его учебе ничего не говорит, так что сам факт наличия какого-нибудь основательного образования сомнителен. Скорее всего, это были какие-то приходящие домой учителя, может быть - общая школа для состоятельных отпрысков Ассизи, где учили читать, писать и считать, то есть необходимому минимуму, не больше. От матери он знал провансальский, который вроде как любил, но знание его ограничивалось лишь небольшим набором стихов и песен, и вряд ли он говорил по-французски. Знал ли он латынь? Ему приписывают несколько небольших сочинений на латыни, в том числе «Похвалу добродетели» и «Похвалу Богу», но авторство их более чем сомнительно. Да и когда и где он бы мог успеть выучить латынь? Он был непоседлив, все время двигался, все время общался, сорил деньгами, раздавал подарки и много думал о модных среди юношества вещах, о рыцарстве, о турнирах, о путешествиях. Черты лица у него были приятные, но мелкие, волосы светлые, мягкие, но не очень густые, сложения он был деликатного до тщедушности, хотя и довольно вынослив, росту среднего, - прелестное дитя превратилось в субтильного молодого человека. В его внешности не было ничего поражающего, привлекающего внимание с первого взгляда, но все искупали чистота и благожелательность, им излучаемые и создающие вокруг него какой-то особый ореол притягательного обаяния, подчинявшего и покорявшего любого, кто имел с ним дело. Рядом с ним каждый чувствовал себя очень комфортно и просто, так, как будто именно он - единственный, избранный, приближенный, как будто именно ему, и только ему принадлежит все внимание этого чудесного, славного и простого юноши, Французика Джованни, Джованни Франческо, просто Франческо, как все чаще и чаще его называли. Так, во всяком случае, рассказывают о его юности: он был обожаем сверстниками, согражданами, нравился женщинам. Казалось, что у него нет врагов. Что-то среднее между князем Мышкиным и Себастьяном Флайтом.