Акопов. А я не путаю, Николай Борисович. Я просто не имею привычки, когда из комнаты в комнату перехожу, в одной одним быть, а в другой — другим.
Черданский
Акопов
Черданский. Час ему нужен сто строк сократить! Вопрос серьезный! Тоже мне — академия наук!
Полосы читаю!
Санников. Вы сказали, что в любое время.
Черданский
Санников. Этот преподаватель — Андрюшин — пришел.
Черданский. Хоть разорвись! Час он может подождать, пока полосы читаю?
Черданский. Наконец заявился! Ищут его, ищут по всей редакции… Пришлось фото поставить, так что у тебя в очерк строк сорок не вошло. Я его сократил. Ориентировочно. Сядь, посмотри.
Широков. Ну, сократил и сократил.
Черданский
Широков. Да ну…
Черданский
Крылова. Я думала, вы уже кончили читать полосы. Завтра!
Черданский. Нет, уж давайте сегодня, а то потом опять скажете, что я бегал от вас весь день!
Крылова. Помните, я вам передавала письмо театральной молодежи? Вы что-нибудь с ним сделали?
Черданский. Одну минуту.
Редактор зовет.
Крылова. Ну как, розовый закат остался?
Широков. Остался.
Крылова. Я заметила.
Широков. А почему, собственно, испугался — не знаю. Кто вы мне, в сущности? Соседка по квартире и больше ничего. Одеяло я уже купил, а то, что брал, Тане Брыкиной отдал. Живу теперь совершенно независимо, самостоятельно.
Крылова. Василий Степанович, давайте пошутим вместе в другой раз. А сейчас я хочу вам сказать, что я получила по вашему фельетону еще одно письмо. От одного доктора наук из Ленинграда.
Широков. И тоже против?
Крылова. Да. Не верит, чтобы Твердохлебов, с которым он в свое время учился, мог стать таким, как вы описываете. Просит ответить, тот ли это Твердохлебов, который кончал с ним в Москве в тридцать пятом году Горную академию.
Широков. А бог его знает, что он кончал. Я в дебрях его биографии особенно не разбирался.
Крылова. Но вы же были там, в Обнорске.
Широков. В Обнорске я был совсем по другим делам и этого Твердохлебова в глаза не видел.
Крылова. Как так?
Широков. А вот так! Ну что вы мне душу выматываете? Приехал из Обнорска, привез очерк, утром снова уезжать. Черданский сунул мне две папки бумаг, сказал, что дозарезу нужен фельетон, просил за ночь написать, выручить газету. Вообще-то это против моих правил — я привык материал своими руками щупать, но раз надо выручить… Не волнуйтесь за меня!
Крылова. За вас? А я за вас не волнуюсь. Я волнуюсь за газету.
Черданский
Ну-с, а теперь насчет письма театральной молодежи…
Тамара Филипповна. Можно?
Черданский. Попозже.
Тамара Филипповна. К вам пришел Илларион Алексеевич.
Черданский. Просите!