Доброключения и рассуждения Луция Катина (без иллюстраций)

По счастью, с отдалением от военных мест дорога сделалась спокойной, и никто на путников не нападал. Через три дня они достигли мирных, неразоренных краев. Здесь наняли карету и теперь увлеченно беседовали, покачиваясь на кожаных подушках и едва замечая, как за окнами сменяются пейзажи.

На седьмой день пути, рассеянно оглянувшись на довольно широкую реку, Гансель прервал пространный дискурс о справедливом взимании налогов и воскликнул:

– Эльба! Мы дома!

Из очей у него хлынули слезы. У принца они всегда были близки и проливались по десять раз на дню – из-за какой-нибудь прекрасной идеи, сильного чувства иль полета мечты. Луций отчасти заразился этой трепетностью. Плакать не плакал, но глазами приятно увлажнялся и подшмыгивал носом.

Теперь Катин смотрел в окно безотрывно – не то что на другие земли.

На вид Ангальт был самой обычной Германией: ухоженные поля и пастбища с тучными коровами, аккуратные селеньица, ветряные мельницы. Столица именовалась Гартенбург, Город-Сад – вероятно, из-за обилия растительности, но ее не меньше было и на окраинах Петербурга с его одноэтажными усадебками. Улицы мощеные, каменные дома увенчаны черепичными крышами веселого красного цвета. Мило глазу, но обыкновенно. Таких городов, а то и краше, Луций за последние полгода повидал немало.

– Это наша главная площадь, называемая Ратушной, – показывал возбужденный Гансель. – Правда нарядная? Вон с того балкона народу зачитывают важные указы. Свой манифест о реформе я тоже объявлю оттуда!

Он высунулся из кареты чуть не до половины, показывая рукой на старинное здание с башней и с террасой на столбах.

На площади кто-то крикнул:

– Принц!

Множество голосов подхватили:

– Принц! Принц вернулся! Он жив! Жив!

Сдернув шляпу, Гансель закланялся направо и налево, а кучеру вполголоса велел:

– Ради бога, быстрее, иначе соберется толпа, и я должен буду ее приветствовать!

Экипаж ускорил ход. Показались чугунные ворота с ангальтским львом, за ними зеленел парк.

Начальник караула – он был в таком же желтом камзоле, как у принца, – отсалютовал и радостно воскликнул:

– Ваше высочество! Слава богу! Мы все так волновались. Эй, отворяйте!

Прямая длинная аллея красного песка привела к фонтану, откуда звездой расходились несколько дорожек.

– Вон там живет дядя, – показал принц на видневшийся поодаль небольшой дворец. – А я обитаю в Эрмитаже, где будете жить и вы. Вам у меня понравится!

Повернули вбок и скоро остановились перед славным двухэтажным особняком в итальянском стиле. Слуги бросились встречать вернувшегося с войны господина. Некоторые припадали к его руке, другие обнимали, а некоторых Гансель облобызал – и все без исключения заливались слезами. Умилился видом такой семейственной приязни и Луций. Ему было радостно, что Карла-Йоганна все здесь любят. А и как такого не любить?

Дом был чудо. Самое большое помещение в нем занимала библиотека, заставленная книгами от пола до потолка. Сзади примыкала стеклянная теплица, в которой произрастали экзотические цветы и экзотические плоды. В дороге Луций узнал, что принц увлекается ботаникой и ухаживает за своей оранжереей сам – это одна из радостей его жизни.

В передней зале принца встретил важный кот именем Цицерон, дал себя погладить, укоризненно качнул круглой башкой, ударил хозяина лапой и лишь потом мурлыкнул.

– Обиделся, что меня долго не было, – объяснил Гансель. – Он очень старый. Мы с ним ровесники – его еще котенком положили мне в колыбель. Наверное, он помнит моих родителей лучше, чем я. Ведь когда они умерли, Цицерон был уже взрослым. Ах, как я по нему скучал! Он любит лежать на столе, когда я читаю.

На кота принц тоже прослезился, но тут же смахнул с ресниц влагу и деловито молвил:

– Устраивайтесь. Вас отведут в покои для дорогих гостей. Мне же предстоит важный разговор. Дяде, конечно, доложили, что я вернулся, но он не догадывается, что я намерен взять надлежащее мне по праву. Ему это вряд ли понравится. Он, верно, думает, что я буду вечно лишь читать книги и выращивать ананасы с орхидеями. Беседа предстоит бурная. Пожелайте мне твердости и спокойствия.

Катин смотрел из окна, как Гансель размашисто шагает по аллее, а сзади еле поспевают два немолодых лакея. Поймал себя на том, что хочет перекрестить юношу вслед – и устыдился этого порыва, недостойного просвещенного человека.

Было тревожно. В Луциевом отечестве власть никто никогда просто так не отдавал, мало считаясь с тем, что кому надлежит по праву. Екатерина Первая отобрала корону у царевича Петра, фельдмаршал Миних согнал законного регента Бирона, нынешняя государыня Елизавета Первая выдернула трон из-под царя Ивана, а помрет она – опять неизвестно, что будет. Конечно, здесь не Россия, а Германия, страна законов и приличий, но все-таки страшно. Кто отнимает власть у действующего правителя не на гвардейских штыках, а с двумя подагрическими лакеями?

Но затем наш герой вспомнил, как обрадовались принцу люди на площади, как просиял караульный начальник, – и немного успокоился. Народ Ганселя любит. Хотя с другой стороны, кого когда занимало, что любит и чего не любит народ?