Добролёт

Наконец-то в кошаре открылась дверь, первыми, как куры из курятника, все в белых халатах, высыпали врачи, затем показалось широкое, как у Будды, лицо главного донора Байтога Солбона. Они вместе с Колей несли носилки с больной, следом шли дети и вытирали рукавами слёзы. Больную уложили на пол в самолёте. Было тесновато, но все расселись, привязались ремнями и замерли в ожидании, когда мы запустим двигатель. Прогретый и готовый к своей привычной работе, он, кашлянув, крутанул винт, я в окошко показал, чтоб столпившиеся около самолёта отошли чуть в сторону и стронул самолет с места.

По просеке забираясь в гору, мы подрулили к тому месту, где нырнули с горы вниз и впритык к крутому склону, там, где остались глубокие следы самолётных лыж, я развернул самолёт, выпустил закрылки и, подпрыгивая на горочках и заснеженных ухабах, целясь капотом в просеку, начал взлёт. Не добежав до просеки, как от трамплина, оттолкнувшись от очередного сугроба, самолётные лыжи освободились от цепких снежных лап, и сквозь строй елей и берёзок, как в щель, мы втиснулись в просеку. Под нами мелькнули кошары, махающий шапкой пастух Коля, другие провожающие и, развернувшись, взяли курс в сторону далёкого города. Через полчаса, ткнув пальцем в лобовое стекло, второй пилот произнёс:

– Вот и зажглась первая звезда! – И, кивнув в сторону грузовой кабины, предложил: – Может, позвать, пусть полюбуются?

– Зачем? Им сейчас не до этого. Они все свои силы оставили там, в Байтоге. – Я показал рукой за плечо и, улыбнувшись, добавил: – Можно сказать, нам сегодня повезло! Господь помог, да и мы все помогали друг другу. Иначе чуда бы не произошло. Она жива, а это самое главное.

– Бурят правильно сказал, сегодня большой праздник! Плохо, что в этой суматохе мы сами о нём почти не вспомнили.

В ночном аэропорту нас ждал почётный эскорт машин с включёнными фарами. Их установили вдоль укатанной снежной полосы и, увидев свет посадочных фар нашего Ан-2, они по команде включили свои фары. Среди них я заметил четыре белые машины «скорой помощи», которые прибыли по моей просьбе, чтобы забрать больных и отвезти их в областную больницу.

Ко мне подошла Клавдия Васильевна, тепло и, мне даже показалось, по-родственному улыбнувшись, сказала:

– С Рождеством Христовым вас! Честно говоря, я боялась, что вернемся с полдороги. А ещё хуже – опоздаем.

– Но не опоздали же! – сказал я. – Конечно, пришлось немного поработать у пастуха Коли лесорубом. Если бы вы попросили, то я бы с удовольствием пошёл в вашу бригаду санитаром.

– Да полно вам! – Клавдия Васильевна махнула рукой. – Каждый должен делать своё дело. Если понадобится, то звоните! Она протянула мне листочек, на котором стоял голубой больничный штамп хирурга высшей категории.

Снизу шариковой ручкой были написаны номер телефона и фамилия врача: Поротова Клавдия Васильевна. И, оглянувшись на поджидающую санитарную машину, предложила: – Уже поздно. Давайте мы вас подвезем.

– Нам ещё надо сдать самолет! А вы поезжайте. Вам тоже надо больных сдать. Спасибо за работу. А я вам позвоню…

С той поры прошло много лет. Вспоминая это санзадание, я всегда жалел, что позже так и не позвонил Клавдии Васильевне.

«Нервюра»

В моей жизни, в детстве, случились три события, которыми я очень гордился. Первое – когда научился ездить на велосипеде, да не на детском, как многие начинают ныне, а на взрослом, для этого приходилось выгибаться, как червяк, под рамой, чтобы достать ногами педали. Второй подвиг я совершил, когда научился плавать. Там главным было преодолеть чувство страха перед глубиной, поскольку мне не раз приходилось слышать, что на озере Курейка в воде обитает русалка, она может схватить за ногу и утащить в глубину. Моя завсегдашняя подружка и одноклассница Аня Пчёлкина потешалась над моими выпученными от страха глазами, когда я, держась берега, делал отчаянную попытку проплыть кружок, по-собачьи загребая под себя растопыренными пальцами холодную воду. Она же, стройненькая и прямая, подходила к берегу и, вытянув вперед ладошки, прямо надо мною прыгала в воду, показывая, что нырять и плавать можно легко, свободно и что она чуть ли не та самая русалка, которой глубина в радость.

И, наконец, коньки! У Ани были хоть и девчачьи, но настоящие, на них она даже не каталась, а летала по льду в белых ботинках! Швыркая носом, я в очередной раз приматывал отрезками от бельевой веревки заржавевшие снегурки к подшитым валенкам и на дрожащих, непослушных ногах даже не скатывался, а выползал на лед.

– Юрка, да это совсем просто! – смеялась она. – Главное здесь – научиться держать равновесие.