Добролюбов

Оперируя термином «талантливые натуры», Добролюбов впервые применил свой излюбленный метод, с помощью которого позднее им были написаны такие критические шедевры, как статьи об «обломовщине», о «темном царстве», о романе «Накануне». Он берет у писателя найденное им понятие и, широко истолковывая его, придает ему характер обобщения, всеобъемлющего символа. Как бы предвосхищая будущее обличение «обломовщины», он рисует образы «талантливых натур» так ярко и так подробно, что у нас складывается полное представление и о социальной почве, на которой вырастают эти цветы российского либерализма, и о их политическом облике.

Мы узнаем, что главными свойствами этого типа людей являются отсутствие всякой самостоятельности в поступках, общественная бесполезность и апатия, духовное и практическое бессилие, тунеядство и беспринципность. «Лучшая из талантливых натур не пойдет дальше теоретического понимания того, что нужно, и громкого крика, когда он не слишком опасен. В случае же обстоятельств неблагоприятных они или заговорят двусмысленно, или и совсем противно своим убеждениям. Самые отважные — замолчат, и свое молчание будут считать геройством».

Так разоблачал Добролюбов «героев» дворянского либерализма, обобщая щедринское изображение «талантливых натур», делая его символом беспомощности русских либералов, тем более опасных для народного дела, чем большее количество красивых слов и жестов прикрывало эту беспомощность. Примечательно, что на этот раз Добролюбов прямо назвал в своей статье тургеневского Рудина среди других «талантливых натур» — героев дворянской литературы. Это свидетельствовало о назревавших разногласиях между двумя лагерями в редакции «Современника».

Статья о Щедрине преследовала еще одну цель:

Добролюбов как бы ставил перед своими читателями вопрос: если большая часть так называемого общества состоит из людей, подобных «талантливым натурам», то где же настоящие люди, у которых слово не расходится с делом, люди, «соединяющие с правдивостью и возвышенностью стремлений честную и неутомимую деятельность»?

И критик обращал взоры своих читателей к тому единственному источнику, где сохранились жизнь, сила и здоровье, — к народу, к крестьянской массе, к простым и честным людям труда, которые не любят много говорить, не щеголяют своими страданиями и печалями… «Но уже зато, если поймет что-нибудь этот «мир», толковый и дельный, если скажет свое простое, из жизни вышедшее слово, то крепко будет его слово, и сделает он, что обещал. На него можно надеяться».

* * *

В апреле 1858 года Николай Александрович писал товарищу своему Златовратскому, служившему учителем в Рязанской гимназии: «Ты удивляешься и, конечно, не веришь тому, что в три месяца в первый раз случилось у меня свободных полчаса…» Он в самом деле работал удивительно много. Тому же Златовратскому он сообщал в июле: «Прочти, последовательно и внимательно всю критику, и библиографию нынешнего года, всю написанную мною (исключая статьи Костомарова в первой книжке), да статью о Щедрине в прошлом годе, в декабре, да библиографию прошлого года с сентября, в «Современнике» — там тоже почти все писано. мною, исключая трех или четырех рецензий, которые не, трудно отличить…» Кроме писания статей, что требовало постоянного напряжения, Добролюбов был занят еще и большой редакционной работой по журналу. Уже в начале 1858 года Некрасов сделал его своим помощником (наряду с Чернышевским) в чтении редакторской корректуры, то есть одним из фактических редакторов «Современника».

Перелистаем пожелтевшие страницы журнала.

Статья за статьей, рецензия за рецензией… Обстоятельные разборы сменяются краткими отзывами, увлекательная, вдохновенная публицистика идет вслед за ярким, живым фельетоном, блещущим всеми красками особого, добролюбовского юмора, в котором сочетаются язвительная насмешка и спокойная, холодная ирония. Добролюбов осуждает, зовет, негодует, высмеивает…

И что особенно поражает в его критическом творчестве — это умение использовать даже самый незначительный повод для того, чтобы высказать очень серьезные мысли, написать о любой книге так, чтобы заставить ее служить своим агитационным задачам. Разбор мемуаров С. Аксакова «Детские годы Багрова-внука» превращается под пером критика в широкую картину крепостной жизни с ее жестокостью, грубостью нравов, чудовищной эксплуатацией и страданиями крестьянства. Аксаков вспоминал далекие дни своего детства, и Добролюбов в стремлении успокоить цензуру усердно подчеркивает, что эти времена уже миновали: «Грустно становится, когда раздумаешься об этих временах, которых остатки существовали еще так недавно», Но даже не слишком проницательные читатели понимали, что разумеется под этими «остатками»: крепостнические порядки в стране, где властвовали Багровы и Куролесовы, не изменились за несколько десятилетий.