В первом вышедшем после ссылки сборнике Плещеева довольно явственно звучали мотивы тоски о невозвратно потерянных надеждах, о напрасно растраченных силах, Добролюбов увидел в этом характерную черту всей нашей поэзии, начиная с Пушкина. Он отметил, что каждому значительному русскому поэту в, начале деятельности были свойственны «смелые порывы, широкие мечты, благороднейшие Сильные стремления». Потом эти стремления гасли и деятельность поэта принимала мрачный, безотрадный колорит. Добролюбов довольно ясно давал понять, что общественные условия николаевской России были губительны для русской поэзии; ее мечты и порывы разбивались о железную стену реакции, подавлялись «гнетом враждебных обстоятельств». О том же самом говорил критик, когда рецензировал сборник стихов Полежаева: «Пострадал ли Полежаев от судьбы, странно враждебной всем лучшим поэтам нашим, можно видеть при внимательном взгляде на его портрет, который приложен к нынешнему изданию, его сочинений». На портрете был изображен человек в солдатском мундире, и читатель, таким образом, мог легко догадаться, от какой именно «судьбы» пострадал Полежаев, отданный Николаем I в солдаты.
К книге стихов Плещеева не был приложен портрет автора в солдатском мундире. Однако и он по воле того же царя отбывал срок рядовым солдатом Оренбургского линейного батальона, и к нему вполне относились слова Добролюбова о пагубном влиянии «судьбы» на русских поэтов. «Сила обстоятельств», по словам критика, не дала развиться в Плещееве вполне определенным убеждениям. В его стихах заметны следы какого-то раздумья, внутренней борьбы и потрясения. Сурово отзываясь о слабых сторонах лирики Плещеева, о стремлении «поидеальничать», приводящей к риторике и звонким фразам, Добролюбов подсказывал ему единственно правильный путь: он хотел устремить внимание поэта к политическим, гражданским мотивам, которые составляли главное достоинство его первого сборника, вышедшего в конце 40-х годов, — недаром Добролюбов цитировал оттуда известный «гимн петрашевцев» («Вперед, без страха и сомненья…») и утверждал, что это был «смелый призыв, полный такой веры в себя, веры в людей, веры в лучшую будущность».
«В своем прошедшем, — писал Добролюбов, — г. Плещеев может найти много страстных и мощных мотивов, способных увлечь человека с душою. В своих воспоминаниях, в своей тоске, в самой боли раздраженного сердца поэт найдет предметы для многих песен. И если к этим песням не примешается фальшивый звук ребяческих смешных надежд и увлечений, то песни его польются звонким, стремительным, широким потоком».
На страницах «Современника» Добролюбов боролся за расцвет демократической русской литературы, за ее сближение с жизнью, за торжество принципов реализма и народности в искусстве. Вместе с Чернышевским и Некрасовым он стремился превратить журнал в боевую трибуну литературной мысли. Последующие годы принесли с собой новые книги, выдвинули новых писателей, и они позволили Добролюбову с еще большей силой поднять важнейшие общественно-литературные вопросы, с еще большей глубиной решать задачи, стоявшие перед революционной демократией.
XIV. НАСЛЕДНИК БЕЛИНСКОГО
Добролюбов ушел с обеда, не дождавшись его конца. Он прибежал домой в возбужденном состоянии, тут же излил свое негодование в горячих стихах и немедленно разослал их наиболее видным участникам торжества. «И мертвый жив он между нами», — так начинались эти стихи о Белинском, о его служении правде и добру, о самоотверженном подвиге его жизни, открывшем путь для новых поколений борцов за правду и свободу. Стихотворение заканчивалось горьким и гневным осуждением тех, кто не пошел по этому пути: