Усилия многих замечательных литературоведов, не раз цитированных на страницах нашей книги, в 1950—1970-е годы были направлены на то, чтобы вернуть читателю реального Добролюбова. Однако новую жизнь образ Добролюбова обрел в послевоенные десятилетия на страницах не биографий, а лучшего литературного журнала оттепельной поры — «Нового мира» А. Т. Твардовского. Если чем хорошим и обернулось внедрение Добролюбова в советскую школьную программу, так это появлением целого поколения молодых критиков, выросших на его статьях и восхищавшихся их свободным словом. Участники литературной жизни второй половины 1950-х годов проводили параллель между Россией после Николая I и постсталинским СССР и видели далеко не случайную аналогию между демократической журналистикой «Современника» и освобождающим от сталинской лжи словом «Нового мира»{519}. Обновление началось уже в конце 1953-го — начале 1954 года, когда в нескольких статьях журнала («Об искренности в литературе» Владимира Померанцева, «Дневник Мариэтты Шагинян» Михаила Лифшица, «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» Федора Абрамова и ««Русский лес» Леонида Леонова» Марка Щеглова) прозвучали требования необходимости искренности в литературе (читай — и в жизни).
Это был лишь пролог к настоящему торжеству добролюбовской «реальной критики», наступившему во время второго редакторства Твардовского (1958–1970). В это время в журнале появляется целая плеяда критиков, не только постоянно апеллирующих в своих статьях к освященной каноном фигуре Добролюбова, но и практикующих его критический метод: Владимир Яковлевич Лакшин (1933–1993), Игорь Иванович Виноградов (1930–2015), Юрий Григорьевич Буртин (1932–2000).
Как будто повторялась ситуация столетней давности: большой поэт-издатель (Твардовский) привечает ведущего критика (Лакшина) и выдвигает его в соредакторы. Лакшин сам иносказательно, но прозрачно намекал на эту аналогию в статье «Пути журнальные» (1967). Но дело было не только в сходстве журнально-политического расклада сил.
С 1964 года Лакшин занимался защитой метода Добролюбова от партийной схоластики, в духе 1930-х годов предписывавшей современным критикам судить писателей, следуя по стопам великого предшественника. Полемичность статей Лакшина была обусловлена его общественной позицией, выраженной им цитатой из Добролюбова: «Общество еще не сыто правдой»{520}.
После разгона редакции журнала Твардовского в 1970 году эстафету главного наследника и даже адепта «реальной критики» перенял Юрий Буртин. Работая в редакции «Советской энциклопедии», он занялся исследованием творчества Добролюбова: в 1986 году подготовил трехтомник его избранных статей, а позднее участвовал в написании статьи о нем, опубликованной во втором томе фундаментального научного словаря «Русские писатели. 1800–1917» (М., 1992). Красноречиво называя метод критика «делом на все времена», Буртин в программной статье 1987 года «Реальная критика вчера и сегодня» мечтал о появлении нового Добролюбова. На сюжетном материале повести Валентина Распутина «Пожар» автор предлагал анализировать социальные причины нравственного распада деревни. Он считал двумя главными достоинствами метода Добролюбова, делавшими его актуальным во время «перестройки», социологизм и идею демократии. «Реальная критика» представала в статье мощным инструментом дальнейшей демократизации советского общества и возвращения к преданным идеалам.
Но было уже слишком поздно. Никакого торжества «реальной критики» не случилось, Буртин остался ее последним рыцарем. По его проницательному наблюдению, великие критики если и бывают, то единожды в истории национальной литературы, и в России таковым был не Добролюбов, а Белинский{521}. Добролюбов же сегодня интересен скорее не своим критическим методом, а противоречивостью своей личности, ставшей символом целого поколения. Идеалы его, кажется, никуда не исчезли.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА
Н. А. ДОБРОЛЮБОВА