Добронега

– Что – Дир? Его никто не гонит. Пусть живет, сколько хочет. И ты живи. Все как-то веселее, когда приличные люди в доме. Знаешь, что? Пойду-ка я все-таки покажу эту гадость отцу. Может, он и купит – чего тебе по торгам с ней шататься, только неприятности одни, обдерут тебя на торге. Ты сиди, ешь, пей, я сейчас приду.

Яван вышел с браслетом. Хелье принялся за диковинное блюдо – вроде бы рыба, а внутри какая-то дрянь, не очень вкусная, но ничего, есть можно. Он налил себе еще вина. Спать не хотелось.

В столовую вошел Годрик, молча поклонился Хелье, и сел у стены на лавицу. Хелье попробовал пирог. Пирог оказался липкий и приторный. Плюшки на меду были лучше.

– Как Дир? – спросил Хелье, вставая.

– Кошелька придержатель отвлекается сновидениями, – сообщил Годрик. – Молодой господин уж кончил скромный ужин свой?

– Да. А что?

– Не позволит ли он мне довольствоваться его остатками?

– Довольствуйся.

Годрик присел к краю стола и принялся неторопливо, со знанием дела, есть.

– Хозяин дома уезжает, – полувопросительно произнес Хелье.

– Бежит, – ответил Годрик, уплетая куриную грудинку с сельдереем.

– Как это – бежит?

– Бежит, – подтвердил Годрик, наливая себе вина. – Когда богатые уезжают, так на проводы весь город приглашается, такой у ковшей обычай. Две недели гуляют, если в пригород уезжает, а ежели дальше, так и на месяц дело затягивается. А когда бегут, так складываются в один вечер, никому ничего не говоря, грузят ладью или две до рассвета, охраны берут дюжину, а что не успели сложить – бросают.

– От кого же он бежит?

– Известно от кого. От печенегов. Какие могут быть сделки с дикими людьми? Только алчные тупоголовые межи на такое идут. Алчность их разума лишает.

– В этом городе у всех сделки с печенегами, – заметил Хелье.

– То по необходимости, то бишь, из страха. Как к тебе придут двадцать бритых брюнетов, конкуссируя полы топотом многовесным, так хочешь, не хочешь, а сделку заключишь. А этот сам к печенегам сунулся. Думал, они ему путь в Болгары ковром устелят. Ну вот и додумался. Лет десять теперь в Киев не сунется. Сам виноват.

– Он дела на сына оставляет.

Годрик пожал плечами.

– Что? – спросил Хелье.

– Это для виду. Сын-то уже бегал, небось, к соседям, дом продавать. Совсем дешево. Никто, конечно же, не купил. Не только межи, тевтоны откажут! А уж славяне – только смеяться будут. И весь город ждет, когда авраамово жилище загорится. Небось придут всею братией смотреть на пожар.

– Что-то ты не то говоришь… – сказал Хелье неуверенно.

В этот момент в столовую, качаясь, вовлекся собственной персоной безутешный Дир с опухшим лицом.

– Хелье! – закричал он. – Друг моноздравствующий! Как ты мне сейчас нужен, какое счастье, что ты здесь! Годрик, отбеги от стола на десять локтей, иначе быть тебе сегодня в огромнейшей немилости. Вино! Вот оно, Хелье, утешение!

Дир обнял Хелье, положил ему голову на плечо, и пробормотал что-то возвышенное о вечной дружбе. Хелье пришлось напрячь спину и икры, чтобы удержать навалившегося на него Дира.

– Посади его на стул, – посоветовал Годрик, – а то он так и уснет.

– Нет, я так не усну, – возразил Дир, опускаясь на стул и ерзая. – Да и вообще я не столько пьян, сколько разочарован. Ночь только началась. Сейчас мы с тобою, Хелье, пойдем погуляем. Все-таки Киев – город возможностей немалых. И Явана надо бы взять с собой, чего ему дома делать.

В этот момент в столовую вошел Яван. Подойдя к Хелье, он протянул ему кожаный кошель.

– Тысяча двести, – сказал он. – Наверняка отец присвоил сотни три, уж не без того, но не больше. Это не страшно. Не сегодня-завтра золото упадет в цене, так что считай, что совершил хорошую сделку.

– А, так ты теперь при деньгах! – одобрительно подал реплику Дир. – Что продал ненасытному Аврааму? Корону Швеции?

– Корону Швеции нынче вряд ли кто купит, – ответил Хелье, пряча кошель в карман.

– Это правильно, – подтвердил Яван. – Неходовой товар.

Хелье не понравился пренебрежительный тон, но он промолчал.

– Пойдем к Стефании Беспечной, – предложил Дир. – Они там, в преддверии Снепелицы, всем лучшим запаслись. Яван, идем с нами.

– Мне сейчас не с руки, – сказал Яван. – А вы сходите, ребята.

Одна из дочерей Авраама вбежала в столовую, возможно ища Явана, увидела Хелье, зарделась, смутилась, и выбежала вон, не говоря ни слова.

Что-то в общем облике Явана не так, подумал Хелье, какой-то он другой сегодня.

Вдруг он понял, что не так. К обычному наряду Явана – одежде зажиточного горожанина, то бишь, к короткой сленгкаппе, коротким сапогам, вышивке, – прибавился неплохого размера сверд. Судя по тому, что сверд этот не путался у Явана в икрах, не цеплялся рукоятью за сленгкаппу, и вообще не болтался, как попало, Яван имел дело с оружием не впервые. Уж не собирается ли он защищать дом от печенегов, подумал Хелье.

Было около полуночи. Небо заволокло облаками, и квартал Жидове покрылся непроглядной тьмой. Дир размахивал факелом, как оруженосец Олега стягом при осаде Константинополя, и рассуждал вслух.