Добронега

Ничего непонятного во всем этом деле не было. Неприятное было. В обязанности тиуну вменялось по возможности не принимать непопулярных решений. Толпа во дворе и группа наблюдающих в помещении (истцы, ждущие своей очереди) безусловно разнесут по всему городу слух, что человек нашей плоти и крови осужден и продан истцам в холопы за то, что вступился за свой народ и наказал печенегов, разобравшись с одним из представителей подлого этого племени. Как водится, слух обрастет, в нарушение заповеди о лжесвидетельстве, большим количеством выдуманных деталей. Будут говорить, что все тиуны подкуплены печенегами, что печенеги правят городом и скоро будут править всей Русью. В самой по себе болтовне ничего плохого нет. Плохо то, что подданые менее охотно платят дань власти, которая по их мнению не может или не желает защитить их от чужаков. И еще хуже то, что случаи, когда печенеги действительно подкупали и запугивали тиунов имеют место на самом деле и всем известны. А тиуну семью надо кормить.

Три брата вдовы выглядели очень решительно. Пока они уверены, что решение будет в их пользу, они сдерживаются. В противном случае ратники могут не выдержать натиска. Тиуну жить хочется.

Итак, нужно принимать решение. Тиун с тоской оглядел собрание, делая вид, что ему скучно. На самом деле он сожалел ностальгически о тех днях, когда юный и симпатичный, он мечтал стать просто охотником. Хорошие были времена. Идешь себе по лесу. Бежит мимо лисица. И так она, сволочь, себялюбиво бежит, будто насмехается. Тут ты прилаживаешь стрелу и всаживаешь ей в пасть или в глаз. Чем не жизнь! Так ведь нет же – грамоте учиться пошел. Ну и как, есть тебе теперь счастье, грамотей хвоев?

Он уже набрал было воздуху, чтобы объявить о решении в пользу истцов. Мол, Дуб и Пташка отдаются в холопы пострадавшей семье на всю их бестолковую жизнь без права откупа, имущество, какое есть, в пользу семьи, и в пользу князя от истцов двадцать сапов. Дубу, судя по настроению братьев, не жить. Деньги у братьев есть, за убийство холопа заплатят свои шесть гривен, и все тут. А девку продадут. Выпорют, изнасилуют, и продадут.

Вдруг с лавицы у стены поднялся здоровенный детина и шагнул вперед. Очередной истец. Не терпится ему.

– Сядь, – велел тиун. – Очередь твоя еще не пришла.

– Повремени, добрый человек, – попросил тиуна детина. – Здесь не все чисто, в деле этом.

– Ты кто таков? – спросил тиун.

– Константином кличут, – объяснил детина, утрируя простонародный прононс. – Я вот что…

– Что тебе нужно?

– Видоков только одного и позвали, – сказал детина. – А ведь неизвестно, что он за человек. А меня не позвали. А может я тоже кое-что видел.

– Что же ты видел?

– Разное, тиун. Где видок, свидетельствовавший в пользу страдающей стороны? Вон он, уж уходить вознамерился. А обожди-ка, милок. Пойди сюда, не бойся.

Собрание заинтересовалось происходящим. Видок неохотно подошел ближе. Константин обнял его за плечи и подвел к столу тиуна.

– А скажи-ка нам, милый, чем занимаешься ты, когда тебя в видоки не просят? – спросил он ласково.

Видок вопросительно посмотрел на тиуна. Тиун пожал плечами.

– Так известно чем, – удивился видок. – Я все больше по ладейному делу. Как и истцы.

– Давно ли промышляешь ты делом ладейным, сокол ясный?

– Давно, – подтвердил видок, не очень понимая, к чему клонит детина.

– А скажи пожалуйста, уж больно интересно… я завсегда ладейным делом интересуюсь… скажи, а то никто не хочет говорить… я уж спрашивал тут всех… чем отличается киль, ну, скажем, шведского кнорра от, к примеру, киля псковской движки?

– Ты что же это, мил человек, за дурака меня принял? – спросил видок не очень уверенно.

– Ты на вопрос ответь.

– А какое это имеет отношение к делу? – спросил тиун, раздражаясь.

– Увидишь, тиун, увидишь. Ну так что же, ладейник? Кнорр и движка? Чем отличаются кили?

– Э… У движки киль… как бы… плотнее. Основательнее.

– А много ли ты движек видел, видок?

– Много.

– А не строил ли ты их сам?

– И такое бывало.

– Из Пскова ты, говоришь?

– Да.

– Это странно, – сказал Константин. – Я вот и во Пскове был только один раз, и движек не строил. Но знаю, что у движки никакого киля нет. Их с плоским дном делают. Да и не в Пскове их вовсе делают, а в Ростове. А во Пскове делают лошены, и у них действительно есть киль, причем двойной.

Собрание ахнуло. Тиун растерялся. Братья вдовы смутились.

– Это все глупо! – крикнул один из них. – К чему все это! Глупо же.

– Тише, – сказал тиун.

– Но ведь глупо!

– Ты сказал, – продолжал Константин, обращаясь к видоку, – что видел, как вот эти двое, – он кивнул в сторону Дуба и Пташки, – и еще один схватили Сивого и потащили, а тебя не заметили. А ты шел себе по улице.

Видок промолчал.

– Да или нет?

– Да.

– Тоже странно. Как это можно не заметить человека с факелом, идущего по узкой улице ночью тебе навстречу.

– У меня не было факела.

– А у них были?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– И было это ровно шесть дней назад?

– Да.

– Очень странно. Шесть дней назад, с вечера, все небо было в тучах, а ближе к утру пошел дождь.