112. Как самомнение уносит душу выспрь и дает ей свободу парить в облаках своих помыслов и кружиться по всей твари, так смирение собирает душу воедино безмолвием, – и сосредоточивается она в себе самой. Как душа внутри тела сокрыта от зрения и от общения со всеми людьми, так и истинно смиренномудрый человек не только не желает быть видим и знаем людьми, но даже такова его воля, – погрузиться от себя самого в себя, сделаться ничем, как бы не существующим, не пришедшим еще в бытие. – И пока таковой человек бывает сокровен, заключен в себе и отлучен от мира, – всецело пребывает он у своего Владыки.
113. Смиренномудрый никогда не останавливается посмотреть на собрания, народное стечение, волнение, шум, разгул, – не обращает внимания на слова, беседы, клики и рассеяние чувств, – ему желательно не то, чтоб иметь у себя многое и быть в непрестанных делах, но чтобы во всякое время быть свободным, не иметь забот, чтобы помыслы его не исходили вне его. Ибо уверен он, что если вдастся во многое, то не возможет пребыть без смущения помыслов; потому что при многих делах бывает много забот и сборище помыслов многосложных; а чрез это отверзается дверь страстям, удаляется тишина рассудительности и заключается дверь мира. Поэтому смиренномудрый охраняет себя от всего многого; и чрез это во всякое время бывает в тишине, в покое, в мире, в скромности, в благоговении.
114. В смиренномудром никогда не бывает поспешности, торопливости, смущения, горячих и легких мыслей, но во всякое время пребывает он в покое. Ничего нет, что могло бы его изумить, смутить, привести в ужас; потому что ни в печалях не ужасается он и не изменяется, ни в веселии не приходит в удивление и не ширится. Но все его веселие и радование о том, что угодно Владыке его.
115. Смиренномудрый не смеет и Богу помолиться или просить чего-либо и не знает, о чем молиться; но только молчит всеми своими чувствами, ожидая одной милости и того изволения, какое изыдет о нем от лица достопоклоняемого Величия, – когда преклоняет он лицо свое на землю, и внутреннее зрение сердца его вознесено к вратам во Святое Святых, где Тот, Коего селение – мрак, пред Кем смежаются очи Серафимов, – и осмеливается только так говорить и молиться: «по воле Твоей, Господи, да будет со мною».
116. Ходи пред Богом в простоте, а не в мудровании ума. За простотою следует вера; а за утонченностию и изворотливостию мудрования – самомнение; за самомнением же – удаление от Бога.
117. Когда предстанешь в молитве пред Бога, сделайся в помысле своем как бы немотствующим младенцем. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему и ходи пред Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого промышления, какое отцы имеют о детях своих младенцах. Сказано:
118. Не кажется ли тебе, что всячески это духовное ведение может иной приять ведением душевным? – Не только невозможно сим душевным ведением приять оное духовное, но даже нет возможности ощутить его и чувством кому-либо из ревностно упражняющихся в ведении душевном. И если которые из них желают приблизиться к иному духовному ведению, то пока не отрекутся от сего душевного, и от всяких изворотов его тонкости, и многосложных его способов, и не поставят себя во младенческий образ мыслей, дотоле не возмогут приблизиться, хотя мало, к ведению духовному. Напротив того, великим препятствием бывают для них навык и понятия душевного ведения, пока не изгладят сего мало-помалу. Оное духовное ведение просто и не просиявает в помыслах душевных. Пока разум не освободится от помыслов многих и не придет в единую простоту чистоты, дотоле не возможет ощутить духовного ведения.