Доброволицы

Сестра милосердия Женя, или просто сестра Женя, искала своего младшего брата, добровольца; она не знала, что с ним. Она попросила меня пойти с ней в здание университета, куда свозили трупы всех расстрелянных и замученных на «Колхиде» (в этом же здании университета разъяренная толпа по указанию какого-то тупоумного студента вывела профессора Колли и перед домом расстреляла). Женя попросила меня пойти с ней поискать ее брата там. Мне было страшно, но она очень просила, и я уступила. Со страхом мы вступили в огромный зал. Весь ужас описать невозможно, настолько все трупы были изуродованы, что опознать их можно было только по одежде или по особым приметам. До сих пор в моей памяти стоит этот огромный зал, где помещалось не меньше тысячи человеческих останков. Брата Жени мы не нашли, как позже выяснилось, он ушел в Кубанский (Ледяной) поход.

Траллер «Колхида» был ЧК. Все знали: кто туда попадал, обратно не возвращался. Тогда и пели частушку на мотив «Яблочка»:

Офицерик молодой, куды котися, —
На «Колхиду» попадешь, не воротишься…

Прошел март. За это время мы узнали, что генерал Корнилов снова идет со своим отрядом на Дон. В начале апреля (даты не помню) пронесся слух «из достоверных источников», что подходят к Ростову дроздовцы с Румынского фронта. Однажды приходит к нам в лазарет ученик старшего класса реального училища, он назвал мне фамилию, которая была мне знакома, — брат моей подруги Лели Петренко, курсистки местного университета, был женат на сестре этого ученика, Евгеньева. Леля и вся семья Петренко были левого направления, и брат Лели, недоучившийся студент, политический ссыльный, во время революции был выпущен на свободу. Поэтому я отнеслась к Евгеньеву с подозрением и осторожностью. Меня удивило, что он знает меня и о моей причастности к подпольной организации, а я его не знаю. Он мне по секрету сообщил, что подходит к Ростову отряд Дроздовского и что у них образовалась группа учащихся и других добровольцев, готовых выступить, но у них нет оружия. Хотел, чтобы я посодействовала в его получении. Я, наученная горьким опытом, боялась, чтобы это не был подосланный шпион. Не зная его, я видела и его оплошность, если он не предатель. Я опасалась повести его к доктору Нефедовой и сказала ему, что ничего для них не могу сделать и не знаю, где можно достать оружие. (По его словам, у них был план забрать почту и телеграф, железнодорожную станцию и еще какие-то учреждения.) Я ему сказала: «Если вы хотите помочь Дроздовскому своим выступлением, то следовало бы подождать, пока окончательно не будет известно, что Дроздовский входит в Ростов, — вот тогда и понадобится ему ваша помощь, а в настоящем положении для вас это выступление может окончиться печально, ведь ваша группа никакой связи не имеет с Дроздовским. Вас горсточка, и вас перебьют, как куропаток». Он был очень огорчен и позже, когда я его встретила во Втором Кубанском походе, он меня укорил, что я не помогла им тогда. По своей молодости он не понимал, что я не знала ни его, ни его убеждений и что их поступок был бы опрометчив.

В апреле, перед Пасхой, мы вдруг услышали артиллерийскую канонаду. А перед этим несколько дней красные отправляли длинные составы товарных вагонов, нагруженные до отказа, в которых вывозили все, что могли награбить в городе. Поезда с награбленным добром должны были идти на Батайск по железнодорожному мосту через Дон. Артиллерия била по мосту, снаряд попал в паровоз, и поезд застрял посреди моста. Но мы еще не знали, кто подходит: генерал Корнилов или генерал Дроздовский. Во всяком случае, все с трепетом ожидали прихода избавителей. Но, как оказалось, подходили немцы. Большевики оставили город, угнездились в Батайске и оттуда били по городу из орудий. В Светлую Пасхальную ночь, когда люди шли от заутрени, красные начали стрелять по городу (это было в 20-х числах апреля). Много народу было ранено и убито. Говорили, что в эту ночь было выпущено до восьмисот снарядов. Разрушения были огромны.

Наутро немцы победоносно входили в город, и население радостно встречало вчерашних врагов, а сегодня «избавителей», которые не преминули дограбить и в свою очередь стали вывозить эшелонами недограбленное большевиками. За ними пришли и дроздовцы. А позже вернулись из Ледяного похода и корниловцы, но уже без Корнилова, и остались в Новочеркасске на заслуженный отдых. Дальше начался Второй Кубанский поход, в котором и я, неугомонная, приняла участие. Со мною пошла и сестра Женя. Доктор Нефедова переехала в Новочеркасск, а доктор Копия встретилась с вернувшимся из Кубанского похода мужем и, как говорили, уехала с ним в Польшу. О ее дальнейшей судьбе ничего не знаю.