Читаем Доброволицы полностью

Здесь я немного отклонюсь назад, чтобы добавить к истории вновь собранного 9-го Киевского гусарского полка. По военной традиции, полк мог быть собран только у своего штандарта. Но когда полк в 1917 году вышел с фронта и стал на стоянку под Киевом (Васильков), украинское правительство (Скоропадского) полк украинизировало, а штандарты поставили в одну из церквей. Решив ехать на юг в Добрармию, несколько офицеров, в том числе и доктор Мокиевский, решили выкрасть штандарт своего полка и увезти с собой. Они пробрались в церковь, сняли (или срезали) штандарт с древка, а доктор Мокиевский-Зубок под шинелью обмотал штандарт вокруг себя и вынес. Они благополучно добрались на юг. В вызволении своего полкового штандарта, кроме доктора Мокиевского-Зубок, приняли участие ротмистр Иванов Евгений Васильевич, закончивший Гражданскую войну в чине генерала, штаб-ротмистр Берестовский (будущий полковник; впоследствии, кажется в 1925 году, во главе русского отряда посадивший короля Зогу на албанский престол) и штаб-ротмистр Сербии.

Когда Нина Афанасьевна узнала, что я уезжаю на фронт, она расплакалась. Ей было жаль со мной расставаться, так она ко мне привязалась. Нина уговаривала меня не уезжать на фронт, мне было грустно, но решение уже принято — я получила назначение, и поздно было отказываться. В конце июля наш перевязочный отряд, сформированный в Харькове, вышел с 9-м Киевским гусарским полком на соединение с дивизией. В перевязочном отряде уже были четыре врача, как и полагалось, но из сестер была только я, так как остальные три сестры ожидали нас в штабе дивизии. Отряд был хорошо оборудован. Старшим врачом был доктор Ефремов, другие два доктора — Шатров и Дубинский, четвертого фамилии не помню — он не был при медицинской части, а исполнял должность заведующего хозяйственной частью отряда. Врачи Ефремов и Шатров были кабинетные ученые медицинского факультета Харьковского университета, попали в отряд по мобилизации, доктор Дубинский прибыл неизвестно откуда, а четвертого мы редко видели — он все время находился в разъездах в добывании перевязочного материала или продуктов.

Передвигались мы по Украине. Выехали из Харькова поездом в последних числах июля, выгрузились на станции Кочубеевка и пересели на подводы. Оттуда проехали в село Опошня, где размещалось волостное правление, которое должно было нам дать квартиры для перевязочного отряда. Я еще сидела на подводе в ожидании распоряжения, как ко мне с развязностью фельдфебеля подошел крестьянин, рослый украинец, в полусолдатской одежде. Доктор спросил, откуда он. Он ответил, что из деревни помещика Демьяненко. Я говорю ему, что владельцы — мои близкие родственники (мой дед), так нельзя ли будет отряду разместиться в имении? Он сказал, что усадьба была разграблена и разбита, все уехали, а дом пустой. Из Опошни нас отправили в уцелевший флигель в имении Кочубей. На красивой поляне стоял небольшой барский дом Кочубеев. Разместившись во флигеле, врачи и я, с разрешения управляющего, пошли посмотреть дом. В доме было все перебито: картины порублены, мебель поломана, хрустальная посуда побита в мелкие куски и сброшена в одну огромную кучу, рояль лежал с перебитыми ножками и струнами, которые торчали вверх. В общем, погром был «добросовестный». На другой день наш отряд перебрался в Зеньков (уездный город), там нас поместили в здании школы. Доктор Мокиевский передвигался впереди с полком.

В Зенькове наши врачи познакомились с местным начальником контрразведки, и он считал своим долгом посещать отряд. Этот тип был страшен и противен. На его физиономии была написана и его профессия. Его посещения так были мне неприятны, что, когда он появлялся, я уходила. Бедные врачи — им приходилось его принимать, чтобы не было никаких придирок. И так пришлось его терпеть недели две. Штаб корпуса находился в Полтаве, а штаб дивизии продвигался вперед, и наш перевязочный отряд пошел в поход со штабом дивизии. Раненые пока не поступали, и мы шли походным порядком на Конотоп.

Дивизионный врач сообщил нашему перевязочному отряду, что планы похода изменились и 5-й Кавалерийский корпус направляется в Чернигов. Левушка не скрывал своей радости попасть в Чернигов — в Чернигове у него были родители и он там вырос. Раньше, после помолвки, он мне говорил о своих планах — хотел бы познакомить меня с родителями и в Чернигове повенчаться в кругу своих родственников. И, как только Чернигов будет в наших руках, мы немедленно туда поедем. Там же можно будет приобрести для меня теплую одежду, так как я уехала из Ростова в летней, не предполагая, что поеду на фронт.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наше недавнее

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное