Читаем Доброволицы полностью

После моего отпуска, в апреле 1919 года, я уже больше в госпитале не работала: вернулась и получила назначение в 4-й Передовой отряд Красного Креста при Терско-Кубанской дивизии генерала Топоркова в корпусе генерала Шкуро. Еще зимою мы, сестры, узнали, что на фронте совершенно нет настоящих сестер, видели, в каком виде приезжают тяжелораненые, и решили, что наше место там. Кроме того, начался сыпной тиф, и многие фронтовые лазареты остались без персонала. Мы стали просить о переводе, но наши врачи и слышать не хотели и делали все, чтобы нас задержать, говоря, что хорошая сестра нужна и в тылу. Мы же доказывали, что в тылу они всегда найдут других и что во всяком случае им легче обойтись без нас, чем на фронте, где зачастую не было и врачей. После долгих хлопот все сестры, которые просили, получили назначения в отряды, лазареты и поезда. Нас заменили другими: мы оказались правы. Но после нас поехало еще много других.

Аня осталась в Екатеринодаре — она подружилась с одной барышней, своей сослуживицей, Тамарой Стуловой. Они нашли комнату с кухней и поселились вдвоем.

Назначение в отряд я получила 30 апреля 1919 года — он формировался в Екатеринодаре; сестры были назначены очень разные. Из кауфманских только Шура Васильева, с которой я была дружна, но накануне отъезда она заболела и осталась. Были три хороших сестры какой-то провинциальной общины: Ларькова, Гришанович и Абелыкина, затем еще Васильева, очень простоватая и неизвестно как попавшая под видом сестры, а также еврейка, «сестричка» Вера Ходоровская. Никакого представления о медицине она не имела, поехала развлекаться, флиртовать и играть роль! Из-за нее было очень много неприятностей и ссор, даже скандалов: она заводила романы со всеми начальниками и пыталась нами командовать.

16 мая. Отряд эшелоном выехал догонять дивизию. В Ростове-на-Дону простояли четыре дня. Там я нашла Аню Думитрашко. Хорошо провели время: столько надо было рассказать друг другу! Эшелон дошел до станции Авдеевка, вернулся до Ясиноватой и дошел до Славянска, где мы стояли три дня. Рядом с нами оказался эшелон с Вадиной (мой двоюродный брат) батареей, и мы с ним неожиданно столкнулись. Не видались с Петербурга, с самого начала революции.

30 мая. Прибыли в Изюм и выгрузились. На вокзале были раненые терцы, и я дежурила ночь.

1 июня. Вышли из Изюма походным порядком, проехали поздно ночью через деревню Староверовка, где недалеко стоял большевицкий броневик. Ночевали тревожно в двух верстах в деревне Няволодовке.

2 июня. Прибыли в Купянск и соединились с дивизией. Мы расположились лагерем. Меня посылали, с десятью двуколками, перевезти больных и раненых за две версты на станцию Заосколье.

3 июня. В 8 часов утра вся дивизия собралась на площади, был парад, и полки с музыкой начали выступать; за полками шла артиллерия, несколько крестьянских повозок со снарядами, и за ними мы. Весь обоз шел сзади. Мы ехали по одной сестре на двуколке — сидели спереди рядом с ездовым (то есть с тем, который правил). В ногах стоял походный сундучок с самым необходимым: остальные вещи были в обозе. На дне двуколки было всегда свежее сено, и, если не было раненых, мы могли там отдохнуть и поспать. Сначала все двуколки имели брезентовые крыши и бока (аэропланы, как говорили казаки). Но очень скоро начальник дивизии приказал их снять, так как они были видны издалека и выдавали дивизию в походе. Обыкновенно мы выступали рано утром, шли весь день и вечером ночевали в какой-нибудь деревне. Среди дня останавливались и недолго отдыхали, если все было спокойно. Нам квартирьеры отводили хаты. Там мы спешно ели, что находили, — простоквашу, яйца — и заваливались спать на носилках. Бабу просили сварить суп из курицы. Варилась она ночью в русской печке. Утром, встав, съедали приготовленное и остатки курицы брали с собой. Днем на ходу крутили гоголь-моголь, ели подсолнухи, которые наши ездовые рвали в полях для себя и для нас. Яйца всегда у меня были: мой ездовой обожал сырые белки, поэтому у него всегда был запас свежих яиц. Я крутила гоголь-моголь, а он глотал белки. Когда мы получали раненых, мы на ночевках почти не отдыхали: приехав вечером в деревню, надо было их устроить по хатам, перевязать, накормить, оставить дежурную сестру, так что ложились спать очень поздно, а вставать надо было рано, чтобы к выходу дивизии все раненые были накормлены, перевязаны и отправлены в тыл; если их отправить было нельзя, то надо было уложить их на наши двуколки, чтобы везти дальше с собой.

Очень часто мы попадали под обстрел, главным образом броневиков, так как одна из задач дивизии была взрывать железнодорожное полотно. Броневик — это бронированный паровоз с тоже бронированными вагонами-площадками для артиллерийских пушек и пулеметных гнезд; их задача была охранять железнодорожные мосты и железнодорожные пути и станции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наше недавнее

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное