Читаем Доброволицы полностью

12 июня. В 11 часов утра двинулись на соединение с армией на Харьков, опять через Золочев. Ночью большевики починили путь и четырьмя эшелонами пришли туда, но наши эти эшелоны захватили. Войска ушли обратно. От Золочева одна наша бригада пошла по одну сторону железной дороги, а другая — наш отряд — перешла железнодорожное полотно и пошла по другой стороне, вдоль насыпи. До 6 часов вечера все было благополучно. Мы стали из леска, по ржи, подниматься вдоль железной дороги на гору. Ha другой стороне увидели нашу другую бригаду, которая шла на соединение с нами. Часть полков была впереди. Вдруг началась канонада. Мы спустились в лощину. Стрельба все больше и больше: снаряды рвутся и спереди, и сзади, и наверху. Идти некуда! Мы остановились, легли все в канаву и ждали. Со стороны железной дороги выехала вторая бригада и пошла на гору. Ее обоз остался на той стороне. Наши же столпились около летучки. Сестрам приказали перебежать под мост и на ту сторону. Но в этот момент обоз двинулся за полками; сестры Васильева, Ходоровская и я вскочили на тачанки-летучки и поехали за ними. Снаряды рвутся кругом! Вижу убитых лошадей! Началась ружейная и пулеметная стрельба! Наши отступают!

Мы остановились на бугре и не знали, что делать. Ранило полковую сестру. Убило врача. Обоз понесся в панике обратно (все обозы на крестьянских телегах с мужиками). Все стремились проскочить под мостом — одни проскакивали, другие цеплялись и не попадали. Мы три поспешили туда пешком. В это время позвали взять раненого. Санитаров не было. Сестра Васильева и я стали тащить его сами. Я вся была залита кровью. Удалось остановить одну повозку, двуколку, и положить или, вернее, бросить его туда. Снова позвали к раненому. Наши двуколки уже ускакали. Я положила раненого на телегу и поехала с ним сама. Сумки со мной не было, и я пока зажала его рану его же рубашкой. Здесь я уже не помню стрельбу, которая все продолжалась. Цепи большевиков были уже видны. Одно мне казалось ясным — это что если мы не будем убиты, то попадемся большевикам. Но телега, на которой я ехала с раненым, проскочила и поехала по полю, которое оказалось болотом. Доехали до широкой глубокой канавы, через которую было устроено подобие моста из валежника и соломы. Кое-кто проскочил по нему, но парный экипаж дивизионного врача свалился в воду. Его там бросили, но лошадей отпрягли. За ним окончательно провалился мост и провалилась наша кухня. Одна лошадь затонула. Проезда нет! Цепи близко! Все двуколки и подводы собрались в кучу. Капитан приказал всем сестрам перебираться на ту сторону и бежать что есть силы. По провалившейся кухне и экипажу мы перебрались и побежали. Осталась только немолодая сестра-бельгийка. Но двуколки не растерялись и пошли в обход, за ними телеги. На болоте они все разъехались в разные стороны. Одна затонула, и ездовой под страшным огнем ускакал на пристяжной. Моя двуколка не утонула благодаря чудному кореннику Орлу, который и вытянул, хотя сам завяз уже глубоко. Четыре двуколки пошли за одним из полков, потеряли его и, после долгих мытарств, через два дня догнали остальных. С ними была и мадам бельгийка. Когда она по болоту шла пешком, ее сбило орудие — ей переломило руку и сильно повредило ногу. Она отделалась еще легко благодаря болоту, в которое она была вдавлена, а на твердом грунте ее могло бы раздавить совсем.

Когда мы, сестры, перебрались через канаву, каждая побежала, как могла, по направлению, куда ушли обозы второй бригады. Я бежала последней, чувствуя, что не догоню. Увидала лошадь с постромками, поймала ее, но не успела сесть, как подбежал наш взводный Стеценко, вскочил на нее и ускакал. Я осталась одна. Обгоняет верхом офицер, обещает задержать подводу. Сели сестры Васильева, Ходоровская, которые были недалеко, и я. Проехали немного, кричат: «Берите раненого». Я соскочила, сестры были рады, так как лошадь уже устала, и уехали. К счастью, подъехала тачанка, я положила казака на нее и села сама. Догнали уходившие обозы. Я кричала, чтобы давали дорогу раненому, нас пропускали, и я наконец соединилась с частью отряда, который выбрался. Стемнело, стрельба окончилась. Подъехал казак и приказал летучке ехать за ним. Ехали недолго, и нас остановили на ночлег. Двуколки встали в круг, обоз сзади нас. Лошадей не отпрягали. Двуколки были переполнены ранеными. Мы легли кучей во ржи и заснули: спали все, даже дневальные. Ходил и дежурил за всех один капитан, Константин Максимович.

Рано утром нас разбудили летящие в нас снаряды от «товарищей». Казаки ночью ушли, куда ехать, мы не знали, а снаряды все летят. Наконец кто-то приказал ехать. Лошади заморены, двуколки многие поломаны, люди едва держатся на ногах; мы большей частью шли пешком, так как все телеги были заполнены ранеными и места на телегах для нас не было.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наше недавнее

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное