Добровольная зависимость (СИ)

Улыбаться он перестал, и вдруг напомнил мне обиженного мальчишку, приготовившегося к тому, что его вот-вот отчитают. Возможно, он уже знал, что я собиралась задеть какую-то особую струну в его душе, поэтому так посерьёзнел и помрачнел.

Но отступать я не намеревалась. Так что, собравшись с духом, выпалила быстро от страха быть прерванной:

— Я знаю, что у тебя сегодня день рождения, и ещё знаю причину, по которой ты его не празднуешь! Не спрашивай, кто мне рассказал, это не важно. Дорогой для тебя человек умер в этот день, и я очень-очень сожалею! Если бы можно было выразить то, как мне жаль, что такое случилось с тобой, то я бы придумала способ получше, чем песня. Но мне показалось, что так я не обижу тебя. Прости, что снова полезла не в своё дело.

Замолчав, я искоса посмотрела на мужа, боясь увидеть в его взгляде гнев. Но он даже не смотрел на меня. Какое-то время он сидел, ссутулившись и низко опустив голову, а когда заговорил, голос его потерял былую мягкость и ту притягательную красоту, которую я любила:

— Я не сержусь, и мне не за что прощать тебя. Видимо, пришло время кое-что тебе показать. Это стоило сделать гораздо раньше. Пойдём.

Он подал мне руку и повёл за собой через коридор и маленькое помещение перед кухней, откуда дверь вела прямо в наш большой сад. Пару минут мы шли молча вдоль широкой живой изгороди; подол моего простого бледно-жёлтого платья намок от росы, и пришлось чуть приподнять его, чтобы не запутаться и не споткнуться.

Обычно я никогда не прогуливалась так далеко, в глубину сада, и понятия не имела, что здесь находился своеобразный природный купол из широких ветвей деревьев. Листва почти не пропускала солнечный свет. Мы остановились перед невысокой яблоней, и, только обойдя её, я заметила постамент из белого мрамора и такого же мраморного ангела, сложившего руки в молитве, а крыльями укрывшего себя с обеих сторон.

Ничего не понимая, я смотрела, как мой муж медленно подходит к этому неизвестному мне мемориалу, опускается на колени, не волнуясь, что его дорогие брюки будут испачканы травой, и, перекрестившись, тяжко вздыхает.

И после этого единственного вздоха я почувствовала, как моё сердце сжалось. Я стояла там, уставясь на ангела, и ждала, когда Джейсон мне всё объяснит. И он заговорил:

— Стоило объяснить тебе всё и сразу, Кейт, — произнёс он тихо, не поднимая головы, — но меня останавливал страх. Страх перед непониманием и осуждением… А ведь я столько их пережил за эти годы! Ты бы сочла меня и мою жизнь до тебя пустышкой. Она и была пустышкой. Это как дыра, которая всасывает в себя всё то хорошее, что ни попадётся у неё на пути.

Когда он вдруг остановился и тряхнул головой, будто отгоняя неприятные мысли, я затаила дыхание. Джейсон протянул руку и погладил мрамор, цепляясь пальцами за все трещинки и неровности.

— Семь лет назад Мэгги всё-таки забеременела. И я был счастлив, как дурак. Счастлив настолько, что перестал замечать её стервозный характер, её насмешки и капризы. Казалось даже, что за те несколько месяцев Мэгги притихла, стала непохожей на себя. И бывали дни, когда я мог коснуться её живота, где ждал появления на свет мой первенец, и улыбнуться. Она тоже улыбалась…

Я смотрела на его склонённую голову и пыталась примирить внезапное ощущение страха и горечи, возникшее в моём сознании. Его слова медленно, но верно, порождали образы в мыслях, и я содрогнулась, поняв наконец, кто умер семь лет назад.

— Это случилось до положенного срока. Он родился очень маленьким, он даже не успел открыть глаза и увидеть меня, — он говорил, едва шевеля губами, и смотрел, не отрываясь, на ангела над его головой. — Когда я взял его на руки, он уже не дышал. И только спустя много часов я вспомнил, что в тот день родился я сам.

Джейсон казался мне таким уязвимым, таким слабым для своей тяжёлой ноши из прошлого, что мне захотелось непременно защитить его, заслонить от этой боли, которая до сих пор терзала его душу. И его голос, звучавший так, будто раздавался он из тёмной бездны, заставил меня пасть на колени рядом; я нерешительно обняла Джейсона за плечи, боясь любой его реакции.

Но он просто накрыл холодной ладонью мою руку и сказал:

— А знаешь, какова была реакция Мэгги на его смерть? Никакая! Она так измучилась ранними родами, была так озлоблена и оскорблена тем, что этот человечек едва её не убил, что, увидев его на моих руках, прошипела: «Убери его! Избавься, я не хочу к нему притрагиваться!»

Потрясённая его словами, я закрыла ладонью рот, чувствуя, как слёзы застилают глаза, и больше не могла держаться. Представляя, какую боль может перенести отец, услышавший такое от матери своего дитя, я поёжилась. Слёзы потекли по моим щекам, когда я взглянула на мраморного ангела.

Этому ребёнку было бы уже семь лет! Он мог бы играть в этом саду, и я могла бы знать его, могла бы!

Раздираемая нахлынувшими эмоциями, я прижалась щекой к плечу мужа и сказала: