Добровольная зависимость (СИ)

— Когда я увидел тебя в первый раз, мне показалось, будто я снова стал ребёнком. Словно мне опять десять лет, и я смотрю на зелёную крону дерева, через которую меня греют солнечные лучи, и я желаю забраться на это дерево, и быть выше, ещё выше, и мне не нужно бояться мыслей о том, как потом вернуться назад.

Прежде, чем поцеловать меня, он нежно коснулся моих спутанных волос, и я не успела отпрянуть, да и некуда было деваться от этого странного порыва; я думала, он говорил о своей сестре, или же о нас с Джейсоном. Возможно, даже о Мэгги и моём муже, но только не так… только не о нас.

Его губы были мягкими, а поцелуй, которым он спешил меня одарить, показался мне нежным, несмотря на его прерывистое дыхание и нервные пальцы, которыми он пытался гладить моё плечо. То, что заставило меня воспротивиться этому — единственная мысль, будто вспышка, в моём мозгу: «ты принадлежала Джейсону ещё до того, как узнала об этом. И он уже тогда был твоим!»

Мне не пришлось вырываться или бороться, он сам отстранился и отпустил меня. Мужчина дышал тяжело и долго не мог посмотреть мне в глаза. Я не ощущала себя оскорблённой после всего, что Роберт мне рассказал. Я видела троих несчастных созданий, балансирующих между ложью и реальностью, и причинявших друг другу всё больше и больше боли. Я лишь жалела о том, что Джейсон вообще оказался среди них.

— Вам нужно выспаться, Кейтлин. А мне — привести себя в порядок, чтобы достойно встретить вашего мужа и то, что он для меня готовит, — сказал хозяин дома спокойно.

Затем он поднялся, пригладив рукой свои длинные растрепавшиеся волосы и ушёл, бросив в мою сторону последний жалостливый взгляд.

Конечно, я так и не уснула. Тусклый свет лампы мерцал, будто вот-вот готовый погаснуть, а тоскливый вой ветра за окном всё не утихал. Когда я, наконец, всё обдумала, когда боль совсем исчезла, и я стала чувствовать себя, как и всегда, я решилась подняться. Едва я сделала и пару шагов по комнате, как вдруг за дверью раздались громкие голоса. Роберт Уолш говорил на повышенных тонах. Ему вторил другой мужской голос, злой и раздражённый. Я узнала его, как только голоса приблизились.

Мой муж пришёл за мной.

Глава 18

Приближения Рождества я не чувствовала, впечатления от пережитого были настолько яркими и как-то по-особенному необыкновенными, что на протяжении ещё трёх-четырёх дней я почти ни с кем не разговаривала. Знакомый доктор объяснял это просто и без волнений, так что и все домашние, и даже Джейсон, успокоились, скоро прекратив смотреть на меня так, будто я в любую минуту могла испустить дух.

Не стоит зацикливаться на том, как муж вернул меня домой. Я благодарна ему за благоразумное завершение истории с семьёй Уолш. Больше не было скандалов, угроз чьей-либо жизни или проклятий. Моё последнее «спасибо», адресованное Роберту, прозвучало на пороге его дома, затем Джейсон увёл меня, послав ненавистный взгляд в сторону бывшего родственника.

Лишь раз я задала ему вопрос о Мэгги и о том, что он собирался делать с ней, на что супруг ответил со свойственной ему сдержанностью:

— Я найду эту мстительную дрянь и заставлю ответить за то, что она хотела сделать с тобой.

Когда я попросила его оставить её в покое и просто всё забыть, он взглянул на меня, как на сумасшедшую (его покрасневшие от усталости глаза казались мне какими-то демоническими) и раздражённо заявил:

— Сейчас твоё всепрощение совершенно не к месту!

Больше к данной теме он возвращаться не желал, а мне не хотелось сталкиваться с ним в этом вопросе. Я не держала обиды из-за его грубого тона и раздражения, потому что чувствовала, как он переживал, а злился только из-за угрожавшей мне опасности. Однако, смутное ощущение чего-то лишнего в его отношении ко мне, чего-то необъяснимого так же беспокоило меня. Я предполагала, что то было ревностью, но спрашивать напрямую не стала.

В полной безопасности я почувствовала себя лишь дома. Матушка несколько часов просидела у постели, не отпуская моей руки, причитала и поила меня горячим чаем. Она сообщила, что в Бантингфорд мы вернуться пока не сможем, так что это Рождество приходилось именно на Лондон. От этих мыслей я начинала всё сильнее скучать по Глиннету и тихих рождественских вечерах в нашем уютном доме. Единственное, что успокаивало меня, так это обещание матери подольше остаться со мной в столице.

Спокойная атмосфера, обычно царящая в лондонском доме, была нарушена; непривычный шум или беготня слуг то и дело слышались в гостиной, или на кухне, или в столовой. Меня всё время пытались согреть, накормить и не позволяли ничем заниматься. Полный покой и никаких волнений. Честно говоря, мне хватило бы и двух дней, чтобы полностью прийти в себя. Матушка понимала моё состояние; она не расспрашивала ни о чём, только читала вместе со мной или что-нибудь подолгу вязала, сидя в глубоком кресле у окна.