Добровольная жертва

– Ты?! Рона, но… но… – девушка, заикаясь, решилась дотронуться до меня. И крепко ущипнула. Теперь уже заорала я. Ребах недоуменно покачала головой. – Да, это ты…

– Ты что щиплешься, Ре? Не выспалась? – Я уже чувствовала себя виноватой, что разбудила ее.

– Но тебя же украли! – выпалила подруга.

– Как это… когда? Без меня? – Я страшно удивилась.

– Вчера около полуночи! Тебя выкрал Дункан, и Альерг всю ночь пытался отыскать следы, но магистр словно улетел вместе с тобой из комнаты Иби!

Действительно, мне снилось что-то подобное. Неужели телепат всерьез воспринял мои сновидения?

– Ребах, пойдем ко мне, ты мне все расскажешь подробнее.

Подруга милосердно помогла мне разобраться с прической, рассказывая между делом, какой переполох поднялся в замке, когда мастер уловил мой вопль о помощи из комнаты Иби. Процедуру прореживания косы она завершила традиционным вопросом:

– Что проку быть пифией, если ты не можешь как следует посмотреться в зеркало? – По заведенному обычаю вопрос снабжался еще и горькой пилюлей: – И вообще, что толку в твоих знаниях чужих судеб, даже если это судьба мира, раз ты не способна познать себя? Бедняжка!

Я попыталась возразить:

– Может быть, знание судьбы мира и есть мое знание собственной судьбы? И я познаю себя, когда познаю мир?

Ребах в ужасе всплеснула ладошками, зажимая изящные ушки:

– Не хочу такое слышать! Какая чудовищная гордыня! Знание мира – это привилегия Бога, Рона. Что твоя маленькая судьба по сравнению с миром? Ничто!

Мне стало обидно уничижаться до ничто, и я запальчиво продекларировала:

– И в ничто может оказаться все!

– Гордыня и схоластика! – проговорила мудрая девушка с грустной улыбкой в миндалевидных теплых глазах.

– Послушай, подруга, Лига чудовищно расточительна, если позволяет таким, как ты, работать камеристками!

Она лукаво отвела глаза. Тоже мне, соглядатай!

– И потом, – продолжала я кипятиться, – когда ты смотришься в зеркало, разве ты там видишь себя? Кажущуюся поверхность! То, как, возможно, видят тебя другие. Да и тут никакой гарантии. Помнишь, какие злоключения выпали на долю Мертвого Глаза из-за отсутствия такой гарантии?

Ребах уронила расческу и зашлась смехом.

Гарсийский живописец Пьетто был гением точности. Портреты, выполненные его кистью, воспроизводили оригиналы до последней морщинки. Скопированы были каждый волосок, каждая бородавка, каждая складка. Но при всей беспристрастности лики, писанные Мертвым Глазом, получались отвратительными, как мертвецы. Никто по доброй воле не хотел позировать правдивому живописцу. Но натура и не требовалась: Пьетто обладал уникальной памятью. Изображенные, когда видели портреты, в лучшем случае не верили глазам. В худшем их физическое и психическое здоровье не выдерживало зрелища. Но придраться было не к чему, разве что к излишней натуралистичности. Долгое время заказчиков у юноши не было. От отчаяния он сдался в руки Лиги и поступил в школу ясновидцев.

Но как-то одному дряхлому, но богатому ростовщику, обладателю красавицы жены, пришла неожиданная мысль заказать Мертвому Глазу портрет ее любовника как подарок на день рождения. На следующий день женщина пожертвовала все состояние мужа, какое могла увезти, местному монастырю, постриглась в монахини и прославилась впоследствии необычайным молитвенным рвением. Последним движимым имуществом, что осталось у брошенного мужа, был злополучный портрет.

Рогоносец, получивший не совсем тот эффект, на который рассчитывал, с досады швырнул это последнее в оригинал изображения. Портретированный скончался на месте – его хватил двойной удар: во-первых, тяжелой рамой по голове, во-вторых, он не вынес жестокой правды собственного облика, так как считал себя первым красавцем Гарса. Ростовщик тут же умер от счастья. А местный поэт прославил себя душещипательной исторической балладой.

С тех пор отбоя от заказчиков у Пьетто не было: каждый норовил заказать ему своего врага или просто досадившего соседа. Вдохновленный долгожданным признанием, живописец бросил школу и целиком отдался любимому делу. Портрет девушки кисти Пьетто считался лучшим лекарством от неизлечимой прежде болезни любви. Стоило показать изображение влюбленному, как тот навсегда терял к предмету страсти всякий интерес. В Гарсе почти прекратились браки по любви и возобладал голый расчет, чему патриархальные родители совершеннолетних детей были только рады.

Не обошлось и без побочных эффектов: стала стремительно снижаться рождаемость. Аптеки обогатились на возбуждающих средствах. К гениальному живописцу стали стекаться поклонники его искусства со всей Асарии и даже из соседних государств. Мертвый Глаз зазнался и поплевывал в сторону школы Лиги, ясновидцы которой обычно нищенствовали. Так продолжалось около двух десятков лет – до тех пор, пока чуть ли не каждый житель Гарса принудительно не обзавелся собственной живописной копией.