Добровольно проданная

— Да, все хорошо. Немного болит горло, но это ерунда. Спасибо за заботу, — сбивчиво тараторю я и волнуюсь, как школьница на экзамене. Я ошибалась, когда думала, что с этим мужчиной легко. Стоило увидеть его, услышать низкий голос, и давящее напряжение вернулось с удвоенной силой.

— Не кусай губы, — вдруг говорит он, и я понимаю, что Константин смотрит на мое отражение в стекле.

— Я надеюсь, ты осознала свою ошибку?

— Да, извини, такого больше не повторится, — возникает ощущение, что меня отчитывает отец.

— Пей чай, пока горячий, — он поворачивается ко мне и указывает на стол. — Попробуй греческие пирожки с сыром и медом. И мне налей чаю, — как-то устало просит он, потирая подбородок. Беру чайник и разливаю горячий напиток. Смотрю на пирожки и понимаю, что очень хочу есть. Со вчерашнего дня я ела только мед и лекарства. — Итак, теперь объясни, для чего ты ворвалась в мой кабинет? — спрашивает он, расслабленно откидываясь в кресле с чашкой чая. Глаза уже не темные, а усталые.

— Хотела поблагодарить.

— За что? — усмехаясь, спрашивает он.

— За цветы и мед. Очень вкусно, — меня немного отпускает. Похоже, бури не будет.

— Пожалуйста, София. Но никогда не благодари людей, которые и так должны тебе дать то, что полагается. За такие вещи благодарят только самых близких… Очень близких, — вдруг произносит он.

— По нашему договору мне полагалась твоя забота? — смело спрашиваю я, потому что вдруг понимаю, что мне интересно его мнение. Сегодня он другой, более открытый.

— Это забота о здоровье, такой пункт там тоже есть, — на его губах мелькает улыбка.

Киваю, не зная, что сказать. Наверное, он во всем прав. Ему нужна здоровая игрушка, цветы и сладости — это забота о психическом здоровье.

Дальше я ем, а он, как всегда, смотрит на меня, перебирая тяжёлые черные продолговатые бусинки. На меня впервые не давит его присутствие и тяжёлый взгляд, не душит запах.

— Наелась? — спрашивает он, когда я вытираю пальцы салфеткой.

— Да, спасибо, вкусные пирожки, необычные.

— Температуры нет? Слабость?

— Нет, все хорошо.

— Тогда иди в спальню, — говорит он, меняя голос на более низкий. — В мою спальню, — добавляет Константин.

А по моему телу проходит волна жара. Я, как всегда, не готова к близости, но отказать не могу. Немного медлю, но он не торопит, просто наблюдает за моим смятением. Встаю с кресла и поднимаюсь наверх.

ГЛАВА 19

София

Его комната не похожа на другие в этом доме. Везде светлые тона и много света, а здесь преобладают темные тона. Большая низкая кровать с черным бельем, а над кроватью необычная мягкая стена, обитая черной кожей. Тумбы из темного дерева, на них светильники и пара книжек. Дверь в ванную и приоткрытая дверь в гардероб. Темные тяжёлые шторы и серый ковролин. Но меня привлекает необычное кресло возле окна. Он длинное и волнообразное, обитое кожей. Подхожу к окну, трогаю необычный предмет мебели. Не очень мягкий. Обнимаю себя руками и смотрю в окно в ожидании Адамади.

Он проходит в спальню, и комната наполняется его насыщенным терпко-горьким запахом. Слышу его шаги, звук открывающихся шкафов, но не оборачиваюсь. Мне все равно страшно. Прошлый раз я была пьяна и плыла по течению. Адамади мной управлял, а сейчас мой трезвый ум не понимает, что он уготовил мне на этот раз.

— Иди ко мне, — тихо, но в повелительном тоне зовет он. Пока я медленно подхожу, Константин нажимает на маленький пульт, и комнату заполняет музыка. Оглядываюсь и не могу понять, откуда идет звук, словно колонки в стенах, с разных сторон. Музыка негромкая, больше фоновая, красивая, с эмоциональными всплесками, я бы назвала ее чувственной. У певицы красивый сильный голос, и она вторит музыке то тихо и мелодично, то эмоциональными вспышками.

— Не пойми меня неправильно, — слегка усмехается мужчина, когда я подхожу к нему. — Но ты прекрасна, когда болеешь, — он скидывает руку и проводит костяшками по моим щекам и скулам. — Щеки раскраснелись, губы припухли. Такая уязвимая, трогательная, невозможно устоять и не надругаться над этой чистотой.

Задерживаю дыхание, замирая, пытаясь сдержать всхлип, когда он дергает пояс халата, развязывая его. Полы халата расходятся, а под ним только белые трусики.

— Очень красивая девочка, — его голос становится ниже, начиная вибрировать. — Расплетай косу, — просит он и срывает резинку с моих волос.

Делаю, как просит, распутывая волосы, а Адамади подходит к одной из тумб и достаёт оттуда большой фотоаппарат. Такой профессиональный, с большим объективом. Как-то я заинтересовалась фотографией, но когда увидела цены на фотоаппараты, то желание отпало. А теперь точно вижу, что это очень дорогая камера. Зачем она ему, если он не фотограф?

Камеру Константин берет в одну руку, а другой сам расправляет мои волосы, рассыпая их по плечам. Мое дыхание учащается от смятения, смотрю то на мужчину, то камеру в его руке.