Как выхлопы гоночного мотоцикла,Стучат молотки среди света и мрака.Вдруг стихла атака. В туннеле возниклаСперва потасовка, а дальше и драка.Какая-то странная, дикая сцена —С Уфимцевым борется дюжий проходчик.Забой не дает предыдущая смена —Свои молотки уступить нам не хочет.Зажмурясь, бросается в битву АкишинИ Леля пошла в рукопашную яро.Она тяжело и прерывисто дышит.И Коля усердствует: «Дайте им жару!»Но сам не воюет и не разнимает,А лишь наблюдает двух смен столкновенье.Ведь он бригадир, а бригада сквозная,Вся эта ватага в его подчиненьи.Печально бы кончилось это, быть может,В опасный момент появился однако,Парторг, или попросту дядя Сережа.«Эй, черти подземные, что тут за драка?»Он бросился в самую свалку и вынесОттуда под мышкою Лелю, как куклу,Потом перед Славой Уфимцевым вырос:«Я тоже умею! Уж стукну, так стукну!»Уфимцев вздохнул и уставился косоНа темный кулак, возле самого носа.Ребята смутились, и, сделавшись строже,Парторг бригадира берет в переделку:«Тебе за баталию крепко наложим,Планируешь плохо и плаваешь мелко!Понятно, что в сбойке участвовать хочетБригада ударная в полном составе.Придется подумать, расставить рабочих,Две смены зараз до рассвета оставить.Юнцы все равно не уйдут ни в какую:Они ж добровольцы, пускай атакуют!»Бригада притихла, прерывисто дышит,Не в силах умерить волненье.Сквозь стенку забоя неясно услышавДалекое сердцебиенье.Товарищ, ужель мы дошлиДо самого сердца земли?Сегодня сойдутся глубокие штольни,Охотный на площадь Дзержинского выйдет.У дяди Сережи, от радости, что ли,Очки запотели, сквозь них он не видит.Для старого штейгера из КриворожьяЗаманчиво ново туннельное дело.Во френче старинном наш дядя Сережа.В котором еще воевал против белых.У штейгера уголь в морщинах и порахКак память о службе шахтерской синеет.(Вот так и у нынешних юношей порохНа раненых лицах проступит позднее.)Тепла, жарка такая ночьАж куртки с плеч и шляпы прочь,Сверкают спины мокрые.Под пиками кипит земля,То сыпля брызги, то пыляТо сепией, то охрою.Прижавши рукоять к груди,Идет Кайтанов впереди,А Леля, чуть не падая,Сгребает землю дочистаРывком с железного листаСовковою лопатою.В забое шум и толкотня.Уфимцев топором звеня,Установил крепления.А за стеною тихий стук,Как будто там томится друг,Как будто ждет спасения.Утих отбойный молоток,И чистый воздуха потокУдарил в лица потные.В дыру просунута ладонь,Вся в глине скользкой и седой,Могучая и плотная.(Потом, пробившись в Сталинград,Мы вспомним радость двух бригад,Объятья метростроевцев.И так же будет с Волгой ДонКогда-нибудь соединенКак нынче штольни сходятся.)Откуда ни возьмись — цветы!«А кто принес их? Маша, ты?»«Ой, нет, не я! От сырости,Предвидя праздничные дни,Здесь, прямо под землей ониСумели сами вырасти.А ты не замечал, что тутЦветы всегда у нас цветут,Как лампочки на линии?»Подруга к Славе подошлаЕму охапкой отдалаВсе ирисы и лилии.Она веселый слышит смехИ говорит: «Букет для всех,Бригаде принесла его!Цветы, для тех, кто впереди!Пилот, понюхай, но — гляди —Букета не присваивай»(У Славы прозвище «Пилот»,Его вся шахта так зоветЗа увлеченье страстное:В аэроклубе по утрам,На страх врагам на радость нам,Штурмует небо ясное.)Все расширяется забой.И митинг вспыхнул сам собой.И в звонких криках митингаСлышны Кайтанова слова:«Не подкачали мы, братва,И „сбились“ изумительно».Вдруг расступился первый ряд.Оглотков! Мрачен гневный взгляд,И губы перекошены.Он речь Кайтанова прервал:«Кто в сквере клумбу оборвал,Товарищи хорошие?Не пощажу я никогоИ в пыль сотру за воровство,Герои уголовные!»На Машу посмотрели все,Потом на лилии в росе,На ирисы лиловые.Став белым от ярости дядя Сережа,Оглоткову медленно вышел навстречу.«Я эти цветочки сорвал. Ну и что же?Казнить собираетесь? Ладно, отвечу.Чего вы волнуетесь из-за букета?Цветы нам нужны обязательно, ибоСегодня у хлопцев большая победа.Пришли их поздравить? За это спасибо».Оглотков состроил кривую улыбку:«Ты все митингуешь? Хорошее дело!»Он понял, что нужно исправить ошибку,И начал искать отступленье несмело.Но праздник испорчен в бригаде ударной,Во встречной бригаде невесело тоже.А Маша и Слава глядят благодарноНа дядю Сережу.