Добрые люди

– Дело не только в церкви, – заключает он. – Церковь – всего лишь один из инструментов в порочной системе, которая укоренилась во многих странах. И не о достоинствах или недостатках монархии идет речь – пример англичан доказывает, что все относительно, – а о том, как в Испании воспринимают само понятие гражданского общества. Наша общественная система, – продолжает он, – не допускает ни радости, ни процветания. Во многих местах запрещены музыка, посиделки и танцы, в других – жителей заставляют расходиться по домам вместе с ударами колокола, призывающего на молитву, не выходить на улицу в темное время суток, не собираться толпами… Крестьянину, который в поте своего лица обрабатывал клочок земли, субботним вечером не дозволяется ни пошуметь вволю на площади, ни поплясать со своей женой или соседкой, ни спеть серенаду под окошком невесты.

– Приличия, дорогой мой… Обычаи…

– Какие, к черту, приличия! Вы отлично понимаете, что проблема в другом. Позвольте людям читать и танцевать, назидал Вольтер. Вот единственный выход: церковных месс поменьше, а музыки – побольше.

Библиотекарь негодующе машет руками.

– Вы преувеличиваете, дорогой адмирал.

– Преувеличиваю, вы считаете? О народных праздниках, например, я уже говорил. Что на них происходит, вы в курсе? К моменту вечерней молитвы все уже должно завершиться; мало того: церковь не только запретила танец мужчины с женщиной, она настояла на том, чтобы людям вообще запретили танцевать!

– Однако народ терпелив, – возразил дон Эрмохенес. – И все стерпит.

– Это и есть самое страшное. Народ терпит, но через силу. Его сдерживают с помощью полиции, забывая о том, что, когда терпение недовольных подходит к концу, они тяготеют к насильственным переменам и что без свободы нет процветания… В этом, полагаю, вы со мной согласны.

– Разумеется! Про это еще греки говорили. Свободный и веселый народ имеет естественную склонность к трудолюбию.

– Верно. А хорошим правителям надлежит не навязывать, а гарантировать эту разновидность счастья.

– В этом вы, конечно, правы. И я готов поставить свою подпись. Народ, которому знакомо чувство собственного достоинства, нуждается не в том, чтобы правительство его развлекало, а в том, чтобы ему не мешали развлекать себя самому.

– Именно развлечение и образование делают граждан трудолюбивыми и ответственными. В этом помогают общественные собрания, кофейни и прочие места, где можно посидеть и пообщаться друг с другом, а заодно игры в мяч, театр…

– И, конечно, коррида, – вставляет библиотекарь, большой любитель этого массового развлечения.

Адмирал морщится с явным неодобрением.

– Тут я с вами не соглашусь, – сухо отвечает он. – Правильно сделали, что запретили это варварство.

– К счастью, запрет не соблюдается чересчур строго. Представьте себе, я обожаю корриду! Отважные тореро, свирепые быки…

– Вы чертовски оригинальны, дон Эрмес, – довольно резко перебивает его адмирал. – Однако этот дикий спектакль для необразованной толпы, аплодирующей страданиям несчастного животного, делает нас посмешищем перед лицом всех культурный наций. Что же до цивилизованных развлечений, на мой вкус, более всего Испании подходит театр.

– Пожалуй, вы правы… По крайней мере, насчет театра мы с вами точно совпадаем!

В этот миг берлинка подскакивает особенно сильно, расплескав вокруг себя волны грязи, и резко останавливается. Скорее всего, экипаж наскочил на кочку, незаметную под слоем воды и жидкой глины. Дон Эрмохенес собирается приоткрыть окно и поглядеть, что случилось, но проливной дождь, бьющий в стекло, заставляет его отказаться от этих намерений. Некоторое время, перекрывая стук воды в крышу экипажа, слышится щелканье хлыста и раздраженные крики кучера, подгоняющего лошадей. В конце концов, переваливаясь то на один, то на другой бок, повозка возобновляет движение.

– Театр – первейший воспитательный инструмент, – продолжает адмирал. – Однако в Испании он нуждается в реформе, которая бы очистила его от всяческой пошлости, всех этих очаровательных беглянок, дуэлей, убийств, нахальных шутов и лакеев, промышляющих сводничеством… Прибавьте к этому, если вам угодно, самые низкопробные и грубые интермедии и сайнете про удальцов, сутенеров и цветочниц и получите полную картину нашей сегодняшней сцены.

Дон Эрмохенес энергично кивает в знак согласия.

– Вы правы. Особенно в том, что касается бравады и неотесанности, которыми театральные подмостки заражают народ… Конечно, все нации тяготеют к низкопробным массовым зрелищам. Плохо то, что в Испании этот вид искусства добрался до высшего света, сделался популярным среди аристократов и людей в форме – и это вместо того, чтобы, как в Англии или во Франции, занимать место, которое ему предназначено. Вы не думали об этом? Плебс существует повсюду, с этим не поспоришь. Но то, что происходит у нас, – это потакание плебсу.

– Не могу передать, до какой степени я с вами согласен, дон Эрмес… Это бесплодное, грубое и абсолютно никчемное бахвальство приводит к тому, что за границей его принимают за испанский национальный характер и презирают нас.