Из-за поворота показалась тройка лошадей: экипаж пожарных спешил на помощь, кучер нахлёстывал животных, а сосед по козлам звонил в колокол. Следом ехали верхом двое: клирик в белой сутане и законник в дорожном плаще, этого я опознал сразу, мне не нужно было искать взглядом его значок —
Развернувшись на пятках, я устремился обратно во двор и подоспел как раз в тот момент, когда Кэтти собиралась выйти из парадной.
— Не ходи туда. — Я перегородил девочке путь.
Она жалобно пискнула, но узнав меня выдавила что-то похожее на улыбку.
— Ты вернулся?
— Идём.
Я ухватил Кэтти за руку и направился вглубь дома.
— А куда мы пойдём? А священник спасёт Рози? А что с дядями?
— Да, сейчас прибудут пожарные и помогут им.
— А почему нельзя туда? Я хочу посмотреть.
— Там опасно. Взрыв может снова повториться.
— Понятно.
Возможно, это было верное решение. В Тизе выросло не одно поколение, которое о войне только в книгах читало. К тому же городские дети сильно отличались от крестьянских. Отпрыски бюргеров не ведали той суровой жизни, которая выпала деревенским ребятишкам: в городах мало что слышали о голоде, не гнули спины в полях, жили в тепле и в достатке. «Изнеженные создания», — как говаривал один мой знакомый. Нет, Кэтти не стоило смотреть на лежащих без чувств парней, разбитый фонтан и кровь.
— Где твои родители? — спросил я, пробуя плечом первую попавшуюся дверь. Закрыто.
— Папка на работе, он на рынке торгует. А мамка должна быть дома.
— Далеко твой Лисий квартал?
Вторая дверь тоже не поддавалась.
— Не-а. Это рядышком. Два поворота налево и потом направо, если идти по Цветочной улице. А что там случилось? Так бахнуло… и ты, ты так быстро бегаешь.
— Да, я очень ловок.
Замок третьей двери оказался настолько расхлябанным, что я без труда выдавил его. Внутри никого.
— Вы тут живёте? А почему я вас раньше не видела? — Кэтти не унималась.
— Да, я арендовал недавно это жильё. — Следовало чем-то занять ребёнка, благо тут на самом деле кто-то жил и таз для умываний был полон. — Кэтти, тебе надо умыться. Гляди какая грязная.
Я подтолкнул её к зеркалу, а сам прикрыл дверь. Следовало сменить одежду, в таком виде я буду привлекать внимание не хуже городской путаны у Храма Создателя в воскресную службу. Пока Кэтти умывалась, я обшарил старенький шкаф с покосившимися фасадами, и удача улыбнулась мне: на вешалке висел потрёпанный камзол с заплатками на рукавах, а на полке обнаружилась стопка аккуратно сложенных штанов, тут были даже двуцветные шоссы[1] и брэ[2].
Камзол слегка жал в плечах, а штаны были коротковаты, но зато я теперь мало чем отличался от обнищавшего бюргера. Свой дорогой костюм я оставил владельцу жилища, предварительно вычистив карманы, так сказать — бартер. Проверил штаны и только после этого умылся в тазу. Кэтти к этому времени успела заскучать и снова начала приставать с вопросами.
— Вы же не заберёте у меня монету?
— Нет, — я улыбнулся. — Она твоя.
— Ура!
— Тихо. — Я приложил палец к губам. — Не шуми.
— Хорошо, — сказала она шёпотом.
Я открыл ставни и выглянул наружу: окно выходило в смежный дворик, здесь тоже журчал питьевой фонтан, лавки пустовали. Цоколь дома слегка возвышался над мостовой, а расстояние от подоконника до земли не превышало мой рост. Я выпрыгнул и, осмотревшись, протянул руки над головой.
— Давай, я ловлю.
Девочка оказалась не из робкого десятка и смело прыгнула следом.
— Куда нам теперь? — спросил я, беря её за руку.
— Туда, — она ткнула пальцем в сторону арочного пролёта.
Окинув тёмные окна взглядом, я направился к выходу из двора. Конечно, нас кто-то мог заметить, и особо законопослушный бюргер должен уже спешно одеваться, дабы честно доложить об увиденном — так, мол, и так, видел мужика с ребёнком, вылезли из окна и скрылись. Но я справедливо решил, что даже если таковой найдётся, то законники вряд ли станут слушать далее того момента, когда бюргер начнёт описывать мою внешность — у
К Цветочной улице мы добрались быстро. Как я и предполагал — на нас никто не обращал внимания. «Два поворота налево и один направо», — весьма просто на словах. Дети воспринимают расстояния явно иначе. На деле мы протопали чуть ли не половину Жилых районов, прежде чем Кэтти радостно воскликнула:
— Вон мой дом!
— А ты далеко гуляешь, — удивился я. — Родители отпускают?
— А они не знают, — смутилась Кэтти. — Ты же не скажешь маме? Ну пожалуйста.
— Мне придётся, Кэтти, — строго сказал я.
— Бука!
«Вот тебе и спасибо…»
Дверь нам открыла заплаканная женщина с удивительно большими глазами, но стоило ей разглядеть Кэтти, как лицо мамы — иначе и быть не могло — просияло.
— Кэтти! О, Кэтти! — Мама приобняла дочь и втянула в дом. — С тобой всё хорошо? Ты цела?