Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

«Завтра поутру я либо государь, либо без дыхания», — говорил император накануне, сам не зная, что будет, и готовил свою супругу к тому, чтобы мужественно и по-христиански принять смерть. Тогда-то с Николаем Павловичем и произошло то, что можно без обиняков назвать «чудом 14 декабря». Несколько раз рядом с императором оказывались вооруженные заговорщики (А. Якубович, А. Булатов), которым достаточно было сделать один пистолетный выстрел, но никто из них так и не посмел посягнуть на жизнь государя. Мятежные лейб-гренадеры ворвались в Зимний дворец и могли бы захватить государыню и наследника, но чудом, всего пятью минутами раньше, дворец занял лично преданный Николаю Павловичу саперный батальон, единственный его надежный резерв. Пропущенные императором на Сенатскую площадь, гренадеры так же не осмелились посягнуть на его жизнь, хотя умолявший их прекратить бунт полковник Н. Стюрлер был убит… Дело заговорщиков развалилось, а дело государя восторжествовало и в этом он до конца жизни видел знамение Провидения не только о себе лично, но и о призвании вверенной ему Империи.

Россия должна была стать незыблемой скалой в бушующем море, цитаделью против всех революционных орд, захватывающих Европу. Христианский национальный порядок против безбожного космополитического бунта, — такова была картина мира Николая I. Три десятилетия своего царствования император подчинял свою политику и свой личный образ действий этому сценарию. Ему явно доставляло радость и самому быть стержнем спокойствия и порядка среди хаоса и бунта — именно в этой роли он чувствовал себя на своём месте.

Долг страшный, долг священный…

Вспомним такую важную в образе императора тему, как его поведение в период холерной эпидемии 1830–1831‐го годов, совпавшей с польским мятежом: «Сильна ли Русь? Война и мор, И бунт, и внешних бурь напор, её, беснуясь, потрясали…» Среди этого кризиса, казавшегося столь же грозным, как и события 14 декабря, император проявлял столь же совершенное бесстрашие и упование на Гóспода.

29 сентября 1830 года Николай Павлович внезапно появляется в парализованной холерой, скованной страхом и унынием Москве. «Благословен грядый на спасение града сего, — встречает его святитель митрополит Филарет. — Такое царское дело есть выше славы человеческой, поелико основано на добродетели христианской». Несколько более недели государь объезжает город, подбадривает народ, прикладывается к иконам. Он заражается, открываются первые симптомы болезни, но милость Божия укрепляет богатырский организм.

Царский приезд возбудил восторг поэтов. И. И. Козлов прославляет святителя Филарета: «Когда долг страшный, долг священный / Наш царь так свято совершал, / А ты, наш пастырь вдохновенный, / С крестом в руках его встречал». Антон Дельвиг пишет «Утешителя»: «Москва уныла; смерти страх / Престольный град опустошает, / Но кто в неё, взывая страх, / Навстречу ужаса влетает?» И вот уже А. С. Пушкин с восклицанием «Каков государь! Молодец!» пишет своего «Героя». Утешься, поэт — Николай I в действительности совершил тот подвиг сердца, который молва приписывала Наполеону и без которого любой герой только тиран.

Но вот в июне 1831 года холерные беспорядки вспыхивают уже в Санкт-Петербурге — избивают докторов, разрушают больницы, нарушают карантин. И вновь император ведет себя как герой, но теперь уже не утешитель, но усмиритель. Он бесстрашно въезжает в толпу бунтарей на Сенной площади и читает вразумительное нравоучение, посвященное… прежде всего недопустимости для русских подражать революционному духу Европы: «Стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству французов и поляков:

они вас подучают, ловите их, представляйте подозрительных начальству. Но здесь учинено злодейство, здесь прогневали мы Бога, обратимся к Церкви, на колени и просите у Всемогущего прощения!»

Контрреволюционная нация

Этот образ царя усмиряющего бунт стал для Николая I основой самопонимания и программой действий. А той силой, тем средством, к которому он решил обратиться, чтобы укрепить нацию на пути противостояния революции, стала русскость. В эпоху формирования агрессивных революционных наций, у русского императора созрел дерзкий замысел создать первую в истории контрреволюционную нацию. Укрепление национального начала должно было стать той силой, о которую разобьется революция.