Добрые слова на память

Дорогой Коля!

Наша встреча с тобой в Петербурге получилась какой-то сумбурной и неорганизованной. И хотя у нас было очень мало времени, мы могли бы распорядиться им более разумно. Но это я так, к слову.

Как-то даже неловко называть тебя «Коля» — ты уже мужчина взрослый, солидный, многого добившийся в жизни. Однако, такое панибратство с моей стороны вполне простительно — думая о тебе, я вспоминаю не взрослого дядьку, а юного белобрысого парнишку, который страстно мечтал о журналистике, и любимой его песней была знаменитая «Трое суток шагать, трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете…» Парнишка этот осуществил свою мечту, из него вышел толковый журналист и редактор — профессия романтическая и творческая.

Покидая наш славный город, ты обещал нам с Машей отныне регулярно посещать Питер, вероятно, имея в виду некую красавицу-экскурсовода, похитившую твое сердце… Не получилось. Все твои обещания на деле остались пустым звуком. Не обижайся за нотацию, Коля, говорю это любя. Я соскучился по тебе. Дозвониться до тебя невозможно, я несколько раз пробовал, ничего не получилось. Честно говоря, я не очень люблю телефоны, всякие там эсэмэски, скайпы, шмайпы, и прочие чудеса техники. Я предпочитаю разговаривать с человеком, глядя ему в глаза. И письма люблю в конверте, написанные авторучкой, как то, что ты сейчас читаешь. Понимаю, что все эти привычки — каменный век, и мой шестилетний внук справляется с компьютером значительно ловчее меня, но что поделаешь?

Помнишь кафешку на Комсомольской площади, где я просвещал тебя по истории Путиловского завода? И того пожилого дяденьку, который поставил меня на место? До сих пор неловко. Это был один из тех многочисленных уроков, которые сопровождают человека всю жизнь, и наше дело — хорошенько усвоить их.

Собственно, ничего зазорного в том, что я был знаком с историей Путиловского завода весьма поверхностно, нет. Человек не может все знать. Но дело осложнялось тем, что речь то шла о моем родном заводе, который я строил и реконструировал в течении многих лет! Вот это было непростительно. Такой вывод я сделал, такой приговор себе вынес.

Этот пробел нужно было ликвидировать, и как можно быстрее. Первое, что я сделал — отправился в музей Кировско-Путиловского завода, где почерпнул первые, основные сведения. Хочу поделиться ими с тобой. Ты журналист, возможно, тебя все это заинтересует, и я не зря сотрясаю воздух. Заинтересует — пользуйся, дарю тебе эту информацию. Да и сам я покрепче запомню все, что узнал в процессе самообучения. Итак…

Завод был основан по Указу Императора Павла I от 28 февраля 1801 года. В этом документе повелевалось перенести Кронштадский чугунолитейный завод в Санкт-Петербург. Кому именно повелевал, и почему завод оказался в теперешнем месте, а не в другом, я долго не мог узнать. И все-таки узнал, кто был подлинным основателем Кировско-Путиловского завода, и не только его. Помнишь, как я спорил в кафе, утверждая, что первым директором завода был Путилов, и никто другой? Мой оппонент оказался прав. Первым директором и основателем завода был Карл Карлович Гаскойн. Его жизнь — приключенческий роман. Он родился в семье капитана британской армии, получил блестящее инженерное образование. Был одним из ведущих промышленников Великобритании, возглавив металлургический завод Кэррон в Шотланлии, на котором выпускались самые совершенные по тому времени пушки. По заказу российского правительства Гаскойн начал поставку для российского флота большой партии орудий нового типа, а также паровых машин и современных станков. Все это было расценено бдительным английским правительством как утечка технической информации и разглашение государственной тайны.

Избегая судебного преследования, Карл Карлович покинул Англию, по теперешним понятиям — бежал, и по рекомендации адмирала С. Грейга был приглашен в Россию. С. Грейг — еще один человек, сделавший невероятно много для России. Герой Чесмы и Готланда, он был выходцем из Шотландии. 14 лет служил на английском флоте, где получил хорошую морскую практику, побывал более чем в 20 портах Европы и Северной Африки, в период Семилетней войны прошел закалку в морских боях. Русский посол в Англии граф Воронцов, вербовавший британских офицеров на русскую службу, склонил 29-летнего лейтенанта английского флота связать свою дальнейшую судьбу с Россией, и с разрешения короля Георга III Грейг перешел на русскую службу капитаном 1-го ранга. В русском флоте он был записан как «Самуил Грейг», хотя сам он подписывался в русских документах «Самуель Грейк». Командовал кораблем «Св. Дмитрий Ростовский» в эскадре адмирала А. И. Полянского, фрегатом «Св. Сергий», вновь построенным кораблем «Три Иерарха». Он оснащал суда по-своему, сделав их образцом для последующих кораблей и фрегатов. На основе его предложений были разработаны и введены новые правила парусного вооружения русских кораблей. Грейг был участником первой архипелагской эскадры адмирала Г. А. Спиридова, которая направилась на запад, в первый дальний поход русского флота. Грейг, произведенный в капитаны бригадирского ранга, шел командиром «Трех Иерархов» и привел к цели отряд отставших кораблей, задержавшихся в Англии на ремонте. Спиридов отправил к Ливорно отряд под командованием Грейга, в который вошел корабль «Три Иерарха», фрегат «Надежда благополучия», и пакетбот «Почталион». В Ливорно ждал назначенный командующим флотом А. Г. Орлов. Орлову понравился молодой офицер, и он сделал его своим советником.

Неудачи на суше и сведения о появлении крупного турецкого флота вынудили русское командование оставить занятый Наварин. Орлов решил найти и истребить неприятельский флот, чтобы блокировать Дарданеллы. Грейг, посланный в разведку, обнаружил неприятеля: турецкая эскадра состояла из 16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 60 меныших и вспомогательных судов, которые командующий турецкой эскадрой Гассан Гази-бей построил в Хиосском проливе двумя линиями, примкнув левым флангом к островку, а правым к отмели у Чесмы. Русские располагали только 9 линейными и 1 бомбардирским кораблями, не считая более мелких судов. Против 300 русских пушек турки имели 700. Несмотря на превосходство противника, А. Г. Орлов решил атаковать. Он собрал на флагманском корабле Спиридова, Эльфинстона и Грейга на совет. Решение их вылилось в диспозицию, подготовленную С. К. Грейгом. Корабли должны были двигаться кильватерной колонной с дистанцией не более 90 метров, сближаться с противником до пистолетного выстрела и проходить вдоль турецкой линии, стреляя в нее из орудий в упор. При легком ветре эскадра выстроилась в боевую линию и пошла на противника. Корабль Грейга с графом Орловым располагался в центре. Он встал на якорь вблизи неприятеля и открыл огонь по 100-пушечному кораблю капудан-паши из орудий, ружей, и даже пистолетов. Под сокрушительным огнем турки в панике хотели бежать и обрубили якорный канат, но забыли шпринг, и флагман «Три Иерарха» расстреливал четверть часа продольным огнем, развернувшийся кормой турецкий корабль.

«Евстафий» в жестоком бою зажег и взял на абордаж неприятельский флагман «Реал-Мустафа», но взорвался от головни, попавшей в крюйт-камеру, за ним взлетел на воздух и «Реал-Мустафа». Горящие обломки осыпали соседние корабли. Немало усилий пришлось приложить Грейгу, чтобы спасти флагманский корабль от пламени. Посланные с «Трех Иерархов» шлюпки поднимали из воды моряков, уцелевших после гибели «Евстафия».

Вскоре после двух взрывов турецкие корабли, обрубив якорные канаты, под парусами устремились в Чесменскую бухту и сгрудились в ее глубине. Военный совет флагманов и командиров принял решение уничтожить турецкий флот с помощью брандеров и артиллерий. В брандеры переоборудовались четыре греческих торговых судна. Командовать операцией предстояло контр-адмиралу Грейгу. В его распоряжение передали, кроме брандеров, корабли «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня», «Саратов», фрегаты «Надежда благополучия», «Африка» и бомбардирский корабль «Гром», который должен был довершить разгром пылающего неприятельского флота. После полуночи русские корабли начали обстрел и подожгли один из неприятельских кораблей. Теперь и речи не могло быть о внезапности. Однако именно после первого пожара на турецком корабле Грейг приказал брандерам идти в атаку на вражеский флот. Видимо, контр-адмирал намеревался все же полностью выполнить принятый план; кроме того, не исключено, что он хотел уменьшить таким образом расход снарядов, запас которых можно было пополнять лишь из далекой России.

Граф Орлов, ходатайствуя после Чесменской битвы о награждении отличившихся, выделил «особливо сего искусного и неутомимого человека» — С. Грейга.

Екатерина II удостоила Грейга высокой награды — ордена святого Георгия 2-й степени. Самуилу Карловичу было пожаловано русское дворянство, для кавалера военного ордена оно распространялось и на его потомков.

Дворянский герб Грейга венчала поднятая рука в латах, держащая меч, а обрамляла лента с надписью: «Рази верно».

Извини, Коля, что отвлекаюсь от главной темы, но столько нового для меня обнаружилось, когда я искал материалы о первом директоре нынешнего Кировского завода! Сколько поразительных жизненных судеб, сколько выдающихся людей!

Итак, Карл Госкойн. Он привез в Россию необходимое оборудование и знающих мастеров. Довольно быстро создал лучший пушечный завод в России, названный Александровским, переоборудовал Кончезерский завод. По его чертежам были построены доменные печи с цилиндрическими воздуходувками. Впервые в России он построил «вагранок» или малую поворотную печь, ввел новые технологические процессы литья.

Инженерная мысль Карла Карловича и организаторские способности не знали предела. Это он на Воицком руднике построил первую в России паровую машину, которая положила начало технической революции на российских заводах.

В конце восемнадцатого века Карл Гаскойн строит чугунолитейный завод в Кронштадте. Небольшой завод с единственной плавильной печью. Все рабочие были выписаны из Петрозаводска.

В начале девятнадцатого столетия из-за угрозы войны с Англией встал вопрос: в целях безопасности перевести Кронштадтский завод в Санкт-Петербург. Карлу Гаскойну было предложено найти для этого в Петербурге подходящую казенную землю. Историки до сих пор гадают: почему, не найдя другой площади для строительства завода, он решает использовать площадь, на которой стоит его собственная дача? Может, само дачное место надоело, а купить его никто не хотел, может, искать землю под завод не хотелось, а может, существовали другие резоны — кто знает?

Николай, стараюсь писать тебе подробнее, потому что все это очень интересно и для меня самого является настоящим открытием.

Так что же за земли находились вдоль дороги, ведущей от Санкт-Петербурга до Поповой Мызы, как первоначально назывался Петергоф? И что за дорога соединяла два населенных пункта?

Во времена Петра I Петергофской дороге предшествовали две шведские: главная, что проходила по трассе нынешнего Таллиннского шоссе и вела через теперешний проспект Маршала Жукова, проспект Стачек, Автовскую улицу, выходя к Неве близ устья Охты, где располагалась крепость Ниеншанц, и второстепенная приморская, что начиналась от Фонтанки простым проселком, петляла между деревнями и заливом, и упиралась в Стрельну.

Зарождение блестящего Петергофа стало первым шагом к основанию шесть лет спустя столь же великолепной «гирлянды» усадеб и резиденций по Петергофской дороге.

Петергофская дорога — сорокакилометровая система усадеб, дворцов, садов и парков, равной которой, возможно, не было в мире.

Дачи вдоль дороги славились великолепием архитектуры и роскошью садов. В числе их владельцев и арендаторов были представители высшего столичного общества; государственные деятели, дипломаты, крупные чиновники, полководцы и флотоводцы, банкиры и аристократы. При этом наряду с обращенными к дороге ансамблями усадеб, в имениях существовало свое хозяйство — фермы, плодовые сады, оранжереи, постоялые дворы, кабачки. Некоторые дачи включали деревни — и пейзаж дополняли крестьянские поля и луга,

Петр заставлял своих подданных использовать при устройстве дач достижения европейской архитектуры и искусства парко-строения, одновременно создавая парадный морской «фасад».

В те времена любой путник, прибывающий в Петербург морем, высаживался на острове Котлин, затем отплывал на баркасе в Ораниенбаум и следовал в столицу по набережной. Новая столица была отрезана мелями от моря. Первое впечатление от страны формировалось именно здесь, на Петергофской дороге.

Вот один из восторженных отзывов современника той поры.

«…Берег от Петербурга до Ораниенбаума представляет оживленную картину. На сем пространстве почти на каждой версте встречают дворцы, мызы и прекрасные фигурные домики, окруженные садами, рощами, и можно сказать, искусственными полями и лугами. Кто бы поведал за ‘сто лет перед сим, чтобы сия бесплодная земля могла принять нынешний ее вид. Но Богу угодно было даровать России ряд великих Государей и всемогущей их воле уступила природа: печальная пустыня обратилась в богатую населенную страну, болота образовали светлые водоемы, мрачные леса — увеселительные рощи. На сыпучем месте явились луга и нивы, искусство подало руку трудолюбию…»

Такое великолепие было уже при жизни Петра Великого, когда Петергофская дорога украшалась дворцами и парками. Карл Гаскойн прибыл в Россию намного позднее, а завод переводил из Кронштадта по Указу Императора Павла I почти через сто лет после рождения города. Но и тогда дачные места вдоль дороги, где проезжал император и члены его семьи, пользовались колоссальной популярностью. Многие хотели купить их. На каждое освободившееся место просьбы подавались лично Царскому Величеству.

Моя дочь Наташа выдвинула версию, что Гаскойн выгодно эту землю продал. Я не нашел сведений о продаже, но если и продал, то с государства, так же, как и сейчас, много денег не возьмешь. Однако о теперешних временах говорить не будем. На дачах в шесть соток заводов не поставишь. У чиновников бывают площади и побольше, но ни один из них, сколько бы он ни клялся в любви к отечеству, не сделает такой глупости. Но как бы то ни было, в конце марта 1801 года на седьмой версте от центра столицы Российской Империи начал действовать завод, который был назван «Санкт-Петербургским казенным чугунолитейным». И еще несколько слов о Карле Карловиче, о его честности и порядочности как предпринимателя.

История хранит записки департамента Морского министерства Императору Александру Первому о проверке дел на заводах, которыми руководил Карл Карлович Гаскойн (он стоял во главе Олонецких, Луганского, Кронштадского, Санкт-Петербургского и Ижорского заводов).

По существу в акте говорится: «…Рассмотрев дела по г-ну Действительному Статскому Советнику Гаскойну, нет ли в экономической части какого замешательства или упущения, честь имею известить Вас, милостивый Государь, что не только по всем вверенным ему делам, нет ни малейшего замешательства по экономической части, ни упущения, но что заводы искусством его по внутреннему обороту производств в отливке орудия доведены до возможного совершенства. Сему доказательством служит то, что не взирая на повышающуюся дороговизну, отливные орудия и снаряды напротив год от года становятся дешевле. Из прибыли от уменьшения контрактных цен половина части остается в пользу казны. От доведения через искусство его и опытностью смешения руд в наилучшей пропорции происходит то, что все отлитые орудия по просьбе оказываются годны. От изобретения машин, служащих чрезвычайному облегчению трудов мастеровых, и к ускорению через то самих производств заводы поставлены на такую ногу, что они доселе всегда удовлетворяли и впредь могут удовлетворять всем государственным надобностям, точным выполнением и в свое время данных им нарядов. Сверх этого заведены им разные полезные мастерства и отливаются на полную продажу многие необходимые для хозяйственного потребления вещи, половина прибыли от сих вещей принадлежит казне…»

Разве этот документ похож на акт проверки? На мой взгляд, он больше похож на наградной лист.

После смерти Карла Карловича Гаскойна завод оставался в ведении государства и управляли им достойные люди. С именами Адама Васильевича Армстронга, Александра Андреевича Фуллона, Матвея Егоровича Кларка связано много добрых дел для России.

И не только пушки, снаряды, паровые машины, но и строительство многих архитектурных ансамблей в Санкт-Петербурге и его пригородах: Александрии, Царском Селе, Павловске. Выдающиеся архитекторы К. Росси, В. Стасов, А. Менелас успешно сотрудничали с инженерами завода. Однако ноябрьское наводнение 1824 года нанесло непоправимый ущерб заводу и указом Александра I строится новый Санкт-Петербургский литейный завод, названный впоследствии Александровским, а старый становится его филиалом.

В августе 1848 года старый завод был пожалован за долголетнюю службу Императором Николаем Г Николаю Александровичу Огареву.

Главной заботой Огарева, получившего от Императора начавший приходить в упадок завод, стало приведение его в порядок.

Как свидетельствуют документы тех лет, «…заводская местность в этот период занимала около двадцати десятин и состояла из четырех частей, разделенных водами. Одну из них занимала дача самого Огарева и дом управляющего заводом. Вторую часть занимали здания завода, большей частью каменные, часовня, здесь же находились все помещения для мастеровых и рабочих, еще одна часть завода была занята баней, прачечной, складами, и оставшаяся часть была под лугами и огородами.

Для рабочих была построена казарма на 500 человек, остальные жили вблизи завода по деревням. Имелась больница на 12 коек и аптека».

Сам Николай Александрович практически заводом не занимался, служа то адъютантом у Великого князя Михаила Павловича, то занимаясь обороной и вооружением Выборгской крепости и Киева, то исполняя обязанности нижегородского генерал-губернатора. Однако связи в военном ведомстве делали свое дело. Завод выполнял важные государственные заказы: чугунные ядра, бомбы, снаряды для нарезных пушек, нижние крепления и блоки для шпиля Петропавловской крепости, железные стропила и блоки локомотивных депо Николаевской и Варшавской железных дорог, были отлиты части мостов через реки Лугу и Великая, Обводный канал и Славянку.

Но все же хорошее когда-то заканчивается. С 1856 года дела на заводе стали резко ухудшаться, Огарев начал терпеть убытки и в 1863 году сначала сдал завод в аренду, а потом вовсе продал английской фирме «Рихтер Дей и K°».

Прошло почти семьдесят лет со дня основания завода. И если первый директор, шотландец, подданный английской короны, разместил цеха на территории собственной дачи, чтобы выпускалась продукция во славу России, то русский генерал Николай Александрович Огарев продал все к «едрене фене» англичанам, только бы свой куш ухватить. Даже сейчас, во время «смутное», не понять это ни сердцем, ни умом…

А может, это только мне не понять?

На этом можно закончить мое повествование. Однако, чего-то все-таки не хватает.

Даже сегодня, через сто тридцать лет после смерти Николая Ивановича, несмотря на огромные усилия большевиков, имя Путилова не «отодрать» от имени завода. Да, можно прикрыться другим именем, но все равно, во все времена после января 1868 года завод был и остался Путиловским.

Ни в дореволюционных изданиях, ни в советских нет статей о Путилове.

Даже в книге «История Путиловского завода», пятьсот страниц которой посвящены дореволюционному периоду, не нашлось места для описания великих трудов человека, воссоздавшего завод. Удивительная вещь, название завода «Путиловский» в книге есть, а о самом Путилове — ни слова.

Сегодня имя Николая Ивановича Путилова возвращается к нам.

Скажу только об основных вехах жизни великого русского самородка:

— в 20 лет Путилов стал преподавателем в кадетском корпусе и в том же году опубликовал статью о найденной им ошибке, допущенной известным французским математиком О. Колли в курсе интегрального исчисления;

— в 39 лет — Император России Александр II лично повесил на грудь Николая Путилова орден Станислава второй степени и произвел его в надворные советники. Так был оценен его трудовой подвиг во время Крымской войны. В народе его называли человеком, спасшим Петербург от британского десанта;

— в 44 года — вместе с изобретателем Павлом Обуховым Путилов построил первый в России сталелитейный и орудийный завод, что позволило уменьшить заказы стальных орудий за границей;

— в 48 лет он врывается в сферу российского бизнеса. Небольшой заводик он за короткий срок в буквальном и переносном смысле поставил на «русские рельсы», прочные и способные выдержать сильные морозы. А их профиль, предложенный и запатентованный им, оказался самым оптимальным, и не меняется ни в одной стране мира до сих пор.

Путилов отстранил от поставки котельных и топочных листов для военных паровых судов известный английский завод Ламур, а знаменитого Круппа — от вооружения.

О Путилове есть замечательные высказывания директора морского министерства К. А. Монна:

«…Слова «Путилов» и «честность» сделались синонимами в морском ведомстве. Как то подразумевалось, что Путилов подрядчик не из барыша, а из патриотизма… Он будил нашу апатию в администрации и мешал передавать все предприятия по железно заводскому делу в руки иностранцев, что было так удобно и безответственно для министерства, но ставило нас в зависимость от иностранцев не только в деле промышленности, но даже охраны государственной безопасности.»

Золотые слова.

В истории завода много славных дел, но эта тема для наших дальнейших разговоров. Жду тебя, привет от всей семьи.

Алексей