Продолжая тактику «раскаленного камня», поглощенная своей ролью и любовными телодвижениями, Инес слишком затянула переход от пункта А (вызывание у объекта положительных эмоций, не оставляющее места для каких бы то ни было чувств) к пункту Б. На этом этапе, когда можно было расслабиться и увидеть вещи такими, каковы они на самом деле, не искаженными стремлением понравиться, до слуха Инес донесся странный хруст, почти не различимый за другими звуками, которыми Игнасио де Хуан счел необходимым украсить свидание. Настойчивый хруст звучал в ушах Инес все громче, перекрывая даже «Ritorna vincitor» Арагаля. Этот хруст не заглушил и автоответчик. Де Хуан никогда не отключал аппарат, хотя и не отвечал на звонки: он просто уменьшал его громкость, как будто ему было просто необходимо всегда знать, кто звонит, чтобы небрежно бросить «уф, как она назойлива», или «нет, меня никак не могут оставить в покое, теперь звонят еще и из Мельбурна», или «когда-нибудь я разобью этот чертов телефон о стену». Хруст заглушил и все словечки, свойственные интимному моменту, вроде «о-о-о, красавица моя» или «о, что ты со мной делаешь» и т. д., и был так назойлив в своей незначительности, что Инес уже не слышала ничего, кроме него — жалобного похрустывания некоего предмета, не заслуживавшего столь неуважительного обращения.
Этот хохот сначала был тихим смешком, скрывшимся за широкими плечами Игнасио де Хуана, обнимавшего ее с настоящей страстью (сегодня, кажется, действительно настоящей). Инес вытянулась и сфокусировала взгляд. Угол зрения был не самый лучший, освещение тусклое, но этого все же хватало, чтобы разглядеть, как великолепные ягодицы Игнасио де Хуана, увлеченные любовными телодвижениями, безжалостно молотят письмо Сьюзен Зонтаг (
Дальше ей было очень трудно сохранять серьезность, когда они смотрели друг на друга во время посткоитальной паузы, давно ставшей настоящей формальностью. Инес с трудом удерживалась от смеха, когда Игнасио де Хуан предложил ей сигарету (гашиш), а потом — жевательную резинку с ментолом для свежести дыхания, когда он погладил ее по шее и даже спросил, что у нее с рукой, будто его это действительно интересовало. И когда Де Хуан поцеловал ее губами, которые несколько часов назад вызвали бы в Инес целую бурю чувств, а теперь вызывали лишь дрожь, потому что казались слишком влажными. «Не смейся, постарайся не смеяться, по крайней мере до тех пор, пока не выйдешь отсюда».
«Пока, красавица, береги себя, обещаешь?» — «Да, да, и ты тоже». Инес сбежала вниз по лестнице, Игнасио де Хуан крикнул сверху: «Я тебе позвоню, очень-очень скоро».
Не взорвись, потерпи еще немного, уговаривала она себя. Инес открыла входную дверь и вышла на улицу. Ага, вон едет свободное такси. Наконец-то можно, устроившись на заднем сиденье, нахохотаться вволю, вызывая в памяти мгновенные снимки ее свидания с Игнасио де Хуаном, в то время как водитель смотрел на нее в зеркало, как будто пытаясь провести тест Роршаха на основании выражения ее лица. «Раскаленный камень» жаждала поскорее оказаться дома и отправить письмо своей подруге-советчице, чтобы рассказать Лауре об успехе предложенной ей тактики и столь неожиданном повороте в этом романе, продолжавшемся в течение трех лет с переменным успехом. Что-то подсказывало Инес, что теперь, когда она сумела посмеяться над Игнасио, он завалит сообщениями ее автоответчик, возможно, будет даже факс с пляшущими человечками и посланием по-английски
— С вас шесть евро двадцать центов, — сказал таксист. Они уже подъехали к подъезду на улице Вентура де ла Вега.
Почему же, почему, когда человек добивается своей цели, он понимает, что ему это уже не нужно? — могла бы спросить Инес у этого великого знатока человеческих страстей. Однако, поскольку они были не знакомы, просто протянула деньги.
— Сдачи не надо, — сказала она.
Таксист же ответил:
— Спасибо, только будьте осторожны, красавица, — он словно хотел добавить: «Не вздумайте использовать эту тактику с человеком, который действительно вам дорог. Подобные стратегии очень эффективны, но за них приходится слишком дорого платить: как только любимый человек попадается на крючок, он тотчас перестает нас интересовать, потому что мы начинаем видеть в нем идиота, понимаете меня?»