Сердце пускается вскачь, и Святу приходится делать над собой усилие. И смешно, и странно. Он столько всего повидал в этой жизни, а теперь вот стоит и трясется, будто ему снова пять и впереди темная лестница до тетушкиной квартиры.
На третьем пахло борщом и жареными котлетами. И запах этот, странное дело, успокоил, а заодно уж пробудил голод. В животе знакомо заурчало, и Свят сказал:
– Извините.
– Это регенерация, – тотчас отозвалась дива. Вот она-то в темноте чувствовала себя спокойно. Более того, дива сроднилась с этой вот тьмой, почти растворилась в ней, и, если бы не эмоции, Свят потерял бы ее. – Регенерация всегда отнимает силы. И организм ищет, где бы их пополнить.
Потом еще тише, так, что Свят едва разобрал, предложила:
– У меня кусок шоколадки есть. Хотите?
– Хочу.
При упоминании шоколадки рот наполнился слюной.
– Только она давно лежит.
– Ничего страшного.
От шоколадки осталась едва треть, к ней, бережно завернутой в фольгу, а потом и в бумагу, прилипли все-таки крошки.
– Вы тоже… берите.
– Я поела, – она покачала головой. – А это Анна Николаевна. Ей пациенты приносят. Всем приносят.
– Кроме вас?
Астра кивнула.
Все-таки до чего нелепые у них имена. Ладно Розочка, почти человеческое… а Астра? Или вот Гербера. Кто в здравом уме назовет ребенка Герберой?
– Я дива, – пояснила она то, что пояснения не требовала. – Люди… опасаются. Анна Николаевна же часто приносит. Розочке. А Розочка мне.
– А почему не сразу…
Странно стоять на лестнице в чужом доме и есть старую шоколадку. Есть аккуратно, сдерживая желание засунуть ее всю и попросить добавки.
– Я не слишком хорошо умею ладить с людьми, – призналась Астра, глядя на него сверху вниз. Правда, во взгляде ее не было обычного для дивов презрения. – Я училась. Учусь. Но не получается. Мне… сложно… просить и вообще. И остальные думают, что я просто заносчивая. Я знаю. Слышала. Я бы хотела, как они, чтобы легко и шутить тоже. А вместо этого получается… глупо. Анна Николаевна меня понимает. Она еще бабушку знала, может, поэтому… и еще есть, кто понимает. Остальные – нет.
– Я понимаю.
– Вы маг разума. Вам положено.
Свят заставил себя не облизать бумажку. Голод слегка унялся, но явно ненадолго.
– Мы почти всегда закрываемся, – зачем-то сказал он. – Это первое, чему учат. И те, у кого не получается, сходят с ума.
Вряд ли ей интересно.
Да и не тот это разговор, который хочется на лестнице продолжать. Только и замолчать не выходит.
– Когда у вас…
– В пять лет. Это рано… очень рано. И закрываться не получалось долго. Меня забрали. Специнтернат.
У ее сочувствия запах вереска, того, который появляется на опушке леса, расцвечивая этот лес во все оттенки лилового.
– Все немного не так, – поспешил оправдаться Свят. – Это вам нельзя разлучаться с семьей. А такие как я… первое время никто не мог понять, что со мной. Я помню. Память у нас… тоже слишком хорошая. Еще один недостаток, – он коснулся пальцем головы. – Все, что происходило. Каждый день. Каждую минуту. И я помню эти голоса, которыми вдруг наполнилась моя голова. А еще чужую боль и чужую радость. Я знал, что она не моя, но радовался. Или горевал. Или плакал. Сосед вот пил, и я пьянел вместе с ним. В интернате обеспечивают тишину. Изолируют. Это нужно, чтобы прийти себя. Мама первое время оставалась со мной. На нее нацепили блокиратор, но опять же, чтобы меня ее жалостью не захлестывало. А в остальном… у нас были отличные преподаватели. А что к людям не выпускали, так правильно… родителям никто не запрещал видеться, напротив, поощряли. Тем, кто жил далеко, даже оплачивали поездки и вообще…
– Это был другой интернат, – сказала Астра странным тоном. И Свят охотно согласился, что да, тот интернат был совершенно другим.
– Для дивов тоже собирались строить особый, думаю, похожий на наш. Только… тогда еще никто не знал, что не получится.
– Они могли бы спросить, – Астра повернулась спиной и зашагала, быстро, переступая через ступеньку, словно пытаясь сбежать от него, от Свята.
Или сразу от мира?
…но рукавицы Свят ей все равно купит.
Она сама нашла нужную дверь. Пятый этаж, выше только крыша, и тогда, днем, когда Свят приходил сюда сам, он слышал, как на этой крыше воркуют голуби. Днем в квартире было жарко, душно даже, а теперь из-за темной двери тянуло холодом.
– Там, – сказала Астра, протянув руку, но так и не коснувшись ручки. – Там делали плохое.
И Свят ей поверил.
Глава 27
Астра отчаянно мерзла.
Нет, она знала, что дивы не мерзнут, что, будучи детьми природы, они с легкостью переносили и лютые морозы, и жару, не испытывая при том сколь бы то значимых неудобств. Но она, Астра, мерзла.
Особенно пальцы на ногах.
И пусть поверх чулок Астра натянула толстые носки из шерсти двуипостасного, уже почти не испытывая смущения по этому вот поводу, да и сами сапоги были толстыми, зимними, на овчине, пусть и выношенной.
А она вот…
Сапоги, правда, следовало бы поберечь, потому как других на зиму у нее нет, и плохо будет, если нынешние развалятся.