Тонечка радостно улыбалась, глядя на человека, который зачем-то к ней привязался. Человек этот что-то рассказывал, громко, вдохновленно, то ли стихи чужие читал, то ли пересказывал кино, главное, делал это со всею душой.
А Тонечка кивала.
Ахала.
И даже всплескивала руками, выражая восхищение. Восхищение ему определенно нравилось. И он, забывая про маску – совершенно, между прочим, непрофессионально, – выпячивал грудь и начинал поглядывать этак, преснисходительно. Порой и вовсе выбивался из роли, и тогда в словах его проскальзывали неприятные резковатые ноты человека, полагающего себя умнее прочих.
Но Тонечка подобных мелочей не замечала.
Антонина же ждала.
Она умела ждать. И слушать.
Наблюдать.
А еще сопоставлять услышанное с увиденным и собственной жизнью, которой она, Антонина, немало дорожила.
– Это так… восхитительно! – Тонечка даже на цыпочки встала, потом прикоснулась к смуглой руке и тотчас одернула пальца, застеснявшись. Как же, она девушка глубоко порядочная.
И невеста даже.
Последнее обстоятельство, к слову, нисколько парня не смущало, даже наоборот, если Антонина поняла правильно, добавляла азарта в непонятной пока игре.
Что ему нужно?
Что интересно?
Глуповатая Тонечка, наивно полагающая мир пречудеснейшим местом? Или служба ее, о которой новый приятель не спрашивал? Или… квартира?
– Вот такие у меня соседи, – закончил он и руку подал, помогая Тонечке подняться на парапет. И она пошла по граниту легким танцующим шагом, радуясь моменту и теплу, что вернулась в город, будто осень вдруг передумала наступать. – Живем порою весело, но дружно… в целом.
Он слегка нахмурился.
Соседи? В этом его интерес?
– А у меня тоже соседи, – сказала Тонечка, придерживая тонкий платочек, который так и норовило сдуть. – Разные…
…про диву она передала кому надо. И посредник скривился, явно уже аванс принял, который возвращать придется. Но ничего, вернет, не переломится. Лучше уж без денег остаться, чем без головы.
Отвертка шутить не станет.
И если сказано, что диву трогать нельзя, то и последняя собака в городе поостережется на это чудо пасть разевать. Антонина же приглядит, чтобы так оно и было.
На всякий случай.
Что-то подсказывало, что человечек тот, от темных дел далекий, обратившийся скорее по глупости и незнанию, не успокоится. А Отвертка… да, он и оправданий не понимает.
– Веселые? – Алексей – Лешка и никак иначе, потому как до Алексея ему расти и расти, так все говорят, особенно наставник, – улыбнулся. И мелькнуло в этой улыбке предвкушение.
Стало быть, и вправду соседи интересны.
– Ага… особенно некоторые. Вот Толичка… он хороший человек, только слабовольный. И в комсомоле не состоит. Я ему говорила, что нужно над собой работать. Ведь если человек над собой работает, то он возвышается над собственными слабостями. Так?
– Так, – Алексей едва заметно поморщился.
Стало быть, Толичка ему не интересен. Тогда кто?
Или…
– Но он хотя бы истинно рабоче-крестьянского происхождения, а есть и буржуазный элемент, – Тонечка позволила себе поджать губы, зная, что лицо ее при том сделалось некрасивым, и выражение это совершенно не идет. – И даже больше…
– Больше буржуазный? – пошутил Алексей и подхватил ее, закружил, и на землю поставил не сразу. Тонечка покраснела от смущения и восторга.
Антонина же отметила блеск в темных глазах знакомца.
– Аристократичный. Элемент. Так можно говорить?
– Не знаю. Наверное. Ты же говоришь, – ей подали руку. – Ни разу не видел аристократичный элемент.
– Смеешься?
– Интересуюсь. Какой он?
– Она.
И вновь пауза. И он недоволен, пусть пока не позволяет увидеть это недовольство, однако чувствуется нетерпение. Ему хочется тряхнуть Тонечку, заставить ее говорить. И Антонина поддается.
– Дива, – выдыхает Тонечка. – Представляешь? Я когда ее впервые увидела, так прямо…
– Настоящая? – а вот теперь интерес глубоко искренний.
Плохо.
Для идиота, который не понимает, куда лезть можно, а куда не стоит.
– Самая настоящая! – Тонечка старается заглянуть в глаза, глупая девочка, которой так хочется быть любимой. И это вовсе не то чувство, которое знакомо Антонине, но с масками вечная проблема: рано или поздно они начинают прирастать.
Да, в этом городе задерживаться не стоит.
– Никогда не видел живой дивы.
– И я… раньше, то есть. Я даже сперва не поняла. Она на диву не похожа… то есть точно дива, только не похожа. Мелкая очень. Нелюдимая.
Алексей остановился, чтобы купить мороженого.
– Расскажешь? – попросил он.
– Даже познакомить могу! – храбро сказала Тонечка, мороженое принимая. И опять покраснела, потому что хорошие девочки не должны брать мороженое от других мужчин. Но тут же она себя поправила, что она, конечно, хорошая девочка, но Алексей тоже хороший парень.
А мороженое – это просто мороженое.
Дружеское.
В конце концов, в новом социалистическом мире женщины и мужчины равны. А значит, и дружить они могут. Или нет?
– Не знаю, удобно ли…
– Ай, удобно, конечно, только она редко из комнаты выглядывает. И на работе постоянно еще.
– Дива работает?
Какое почти искреннее удивление.