Добрые соседи

— Порядок. Все в порядке. Просто сидите на месте, — сказал Арло Джулии и Ларри, а потом вышел, закрыл за собой дверь и спустился к Питеру.

Тот был в простой белой футболке, подколотых снизу брюках хаки. На коленях кожаный чемоданчик. Побрился, лицо без щетины выглядело бледным. Зрачки сужены. Арло, с его десятилетним опытом воздержания, почувствовал щекотку в затылке. Память об удовольствии после укола.

Он встал на колени, протянул Питеру руку.

— Ты меня защищал перед копами. А я даже спасибо не сказал. Спасибо.

Питер кивнул.

— Прости, что не сообразил раньше. То, что ты встал на нашу сторону, многое для нас с Герти изменило. Я могу тебе чем-то помочь?

Питер выпустил руку Арло. Пожатие слабое, кожа младенчески мягкая — похоже, коляску катает не чаще раза в неделю.

— Нужно сказать тебе одну вещь, — произнес он. Голос звучал отрешенно, как будто Питер лишь одной ногой стоял в этом мире. Арло с приязнью и тревогой вспомнил это ощущение. Такого не испытаешь от спиртного. Такого вообще ни от чего больше не испытаешь.

— Какую? — спросил Арло. Нет, ему совсем не хотелось ширнуться, однако он слышал в собственном голосе хрип вожделения.

— Они тебя затравят.

— Кто? Ты видел, кто именно бросил кирпич?

— Ты в курсе, сколько лет я провел у собственного окна?

Арло покачал головой.

— Я здесь вырос. Но друзья все разъехались.

А я как Питер Пэн, — проговорил Питер с улыбкой.

— Точно.

— Я этих людей знаю, как бороздки на собственных культях.

— И?

— Они всегда были предсказуемыми. Спят-едят-работают, никаких отклонений. А тут такое. — Он мотнул головой в сторону провала. — Все изменилось. Они изменились.

Арло так и стоял перед Питером на коленях.

Ноги дрожали, он заваливался на бок и, чтобы удержаться, оперся ладонями о липкую от битума землю.

— И что в них изменилось?

— Ты знаешь, что я был в Ираке? — спросил Питер.

— Сообразил.

— Пацан взорвал самодельную бомбу. Держал ее в руке. Полагаю, что родители заставили. Или кто-то еще. — Питер смотрел вдаль. — Сам погиб на месте. И мой командир с ним. Я-то не так уж сильно пострадал. Но его кости шрапнелью вошли мне в ноги. Проблема в том, что попали и фрагменты его костного мозга. Внутри у меня разрослась его иммунная система. Отсюда и ампутация. И зеркальная терапия. У меня полная комната зеркал. Все думают, я придуриваюсь. Потому что торчок. Но все на самом деле. Ты знал? — Он не сделал паузы, не стал смотреть, кивнет Арло или нет. — Боль такая, что мне даже протезы не надеть — использую их только для зеркальной терапии. Чтобы увидеть свое отражение как цельного человека. Тогда мозг путается и начинает думать, что я исцелился. Неважно. Когда это случилось, когда пацан взорвал нас с командиром, я услышал одобрительные крики. Из укрытий. Это были гражданские. Соседи. Они радовались.

Арло вообразил себе. Попытался.

— Такая вот там была энергетика. Крики одобрительные, но не веселые.

Колени Арло не выдержали, он оперся о кресло Питера. Вблизи увидел, что Питер куда моложе, чем выглядит. Просто глаза запавшие.

— На Мейпл-стрит та же самая атмосфера.

— Какая?

— Истерическая. И я не понимаю почему. Даже не уверен, что в тебе дело. Ты просто мишень.

Питер кивнул за спину — там стоял микроавтобус для трансфера в аэропорт, с местом для инвалидной коляски. Какой-то мужчина грузил багаж, а очень пожилая пара — старики Бенчли — ждала на тротуаре.

— Им тут слишком жарко. Уговорили меня поехать в Вермонт.

— Полагаю, ты не откажешься сменить обстановку.

Питер кивнул.

На Мейпл-стрит стемнело. В открытых освещенных окнах половины домов заметно было движение. А вот никаких ночных звуков не раздавалось. Ни сверчков, ни цикад, ни уханья птиц. От этого голоса разносились необычайно далеко.

— Хотел тебе рассказать про свои терапевтические зеркала, — прошептал Питер.

— Ну?

— Когда я ими пользуюсь, мне не больно, — прошептал Питер. — В смысле, делается нестерпимо, если не заниматься час-другой. Ежедневно. И есть улучшения. С каждым годом чуть лучше.

— Еще бы.

Питер посмотрел Арло в глаза.

— Здешние жители про мои зеркала не знают.

К нам не заходят. Считают нас странными. Мы тут слишком давно. Я вырос. Уже не мальчишка. Мы не вписываемся. Но Рея Шредер повсюду сует свой нос. Заставила маму показать ей дом. Понимаешь, о чем я?

— Нос сует, — согласился Арло. — И еще много чего делает.

— А вчера меня не было дома — ездил в больницу на осмотр. С родителями. Когда вернулись, увидели, что Фрицик Шредер и Адам Гаррисон улепетывают с нашего заднего двора. Малой Гаррисон плакал.

— Дану?

— А дома оказалось, что все мои зеркала разбиты.

Арло почувствовал, как натянулась кожа на черепе, потому что — да, теперь ему стал ясен смысл этого разговора.

— Может, я все-таки ненормальный, — сказал Питер, озираясь и по-прежнему шепотом. — Мне иногда трудно отличить, что на самом деле, а что нет.

— Да по тебе не скажешь.

— И кто-то написал на осколках слово. Родителям я не сказал. Этого им не хватало. Какое слово? «Доносчик».

— Блин. Жаль, что тебя в это втянули, — сказал Арло.

Питер все говорил, будто и не слыша: