Добрые соседи

Герти подошла ближе. С ее животом за стол уже было не усесться, поэтому стул она отпихнула в сторону. Открыла нижний ящик. Запертая шкатулка. На крышке надпись: «Куб боли».

Герти окатила волна облегчения.

Она вытащила шкатулку, заметила, что под ней лежат какие-то бумаги. Распечатанные газетные вырезки. На верхней значилось: «Для маленькой Джессики трагедия в венгерской кондитерской закончилась аневризмой». Ниже фотография девочки, очень похожей на Шелли. Длинные черные волосы. Светлая кожа и глаза. Высокие скулы. Возраст примерно тот же. Но на вырезке стояла дата: 2000.

Герти указала на вырезку:

— Знаешь, кто это?

Элла качнула головой.

— Шелли?

— Очень на нее похожа, правда?

Элла положила ключ на стол:

— Покажете мне, что внутри?

— Ты точно этого хочешь? — уточнила Герти.

Глаза девочки налились слезами.

— Покажите, пожалуйста.

Герти открыла шкатулку. Получилось не сразу — шкатулка помята, замок внутри перекосило. Пришлось повозиться, чтобы высвободить пружину. Наконец крышка отскочила. Внутри пусто, только набор синих шелковых ленточек для волос и телефон.

— Что это? — спросила Элла.

— Не знаю, — ответила Герти. — Чтобы это выяснить, нужно его зарядить. Я как, могу забрать его к себе домой?

— Шелли моя сестра. Вы же это знаете? Многие не знают, потому что мы совсем не похожи.

— Да, зайка, знаю.

— Если я вам его отдам, покажете, что внутри?

— Обязательно, солнышко.

— Обещаете?

— Да. — Герти закрыла шкатулку, положила телефон в карман. Потом нагнулась к девочке: — Зая, у тебя все в порядке? Ты почему не в лагере?

— Я должна быть здесь, когда она вылезет. Я посмотрела «Баффи» от начала до конца. Все шесть серий каждого сезона. Мы теперь сможем поиграть, как ей хотелось. Я буду Дон, а она Баффи. Потому что я ее сестра. Я ее настоящая сестра, не как Джулия. Джулия ей не настоящая сестра.

— Вот здорово-то будет, зая. А что-нибудь еще Шелли прятала? У нее были секреты?

— Только этот. Знаете, почему она его называла «Кубом боли»? Потому что ей все время было больно. Я на нее ябедничала и делала ей больно. Я больше не буду ябедничать. Когда она вылезет.

— Конечно. Ты будешь самой лучшей сестрой на свете. А на меня наябедничаешь, что я тут была?

Элла покачала головой. Такая спокойная. Такая странная. Взрослая, только в миниатюре.

— Шелли бы это не понравилось. А вы знаете, что она хотела жить у вас?

Герти прижала шкатулочку к груди, голос сел.

— А было бы здорово, — сказала она, и тут у кухонного окна мелькнула машина. Машина Реи.

Хемпстедское шоссе 31 июля, суббота

Картинка у Реи перед глазами дробилась. Сердце так стучало, что пульс отдавался в зрачках. Вокруг что-то мелькало, как в заключительных кадрах «Черной дыры». Она сейчас потеряет сознание. Рея съехала на обочину.

Что-то она натворила. Что-то плохое.

Плевок. Как мерзко. Как низко. Да, что-то еще.

Она заговорила об отце. Аллен вообще не имеет права знать об этом святом человеке! Она, кажется, сказала, что из-за отца с ней что-то не так. Что она ущербна. А она не ущербна! Она — совершенный отпрыск совершенного семейства!

Машины объезжали ее очень медленно, хотя она оставила им достаточно места.

Почему так бьется сердце?

Расстройство привязанности? Да, верно, она никогда не чувствовала тяги к другим людям. Никогда после смерти отца, да и при его жизни тоже — тяга к нему была до определенной степени ложью (апельсиновый сок, молоко, машина, которая виляет в стороны, «Черная дыра»). Он растил ее двадцать лет, и за это время друзья ни разу не приходили к ней в гости, она не смеялась, как смеются люди по телевизору, вот разве что иногда с Герти. И всегда думала, что кино — ложь. Никого ни к кому не тянет. Так ведь оно и есть, правда?

Любовь — миф, причем сфабрикованный. Люди притворяются, что у них есть что-то общее, потому что боятся одиночества. Но она не такая. Она всегда была честной. Храброй. Да, ей одиноко, но, по крайней мере, она себе не изменила.

Проехала еще одна машина. Тоже осторожно, чтобы не задеть, с коротким вежливым гудком. Пассивная агрессия. Рее пришло в голову, что нормальные люди не вышибают двери в туалетных кабинках. Не плюются от ярости. Не выдергивают своим детям волосы щеткой. Не подставляют мужей лучших подруг под обвинение в изнасиловании.

А может, и да.

Сердце не успокаивалось. Не снести ей такую тяжесть. Невыносимое бремя мрака, копившееся долгие годы, теперь им отравлено все, что в прошлом, каждое воспоминание. Мрак расползался, втягивал ее в свою безразмерную плотную пасть, проникал в ее будущее, уничтожал ее и там тоже. Никогда ей не очиститься.

Рея часто дышала. Сердце в груди сжималось. За ней много плохих поступков. Это знание причиняло физическую боль. Вокруг мигали автомобильные фары, сбивали с толку. Провалы в поле зрения ширились.

Машины проезжали мимо, и ее бесило, что они все замечают. Бесило, что водители высовываются, интересуются, не случилось ли чего.