Добрый аист

Однажды у шаха (великого шаха!)
Шёл пир небывалый во славу аллаха.

Там было великое множество вин:
Горящих под солнцем, как чистый рубин,

Струящих дурманящий аромат
И угольно-чёрных, как чёрный агат;

Вин светлых, прозрачных, как горный хрусталь,
Сквозь кубок видна необъятная даль…

В высоком тюрбане, с серьгами в ушах,
Сидел на диване задумчивый шах.

Сидел он и думал: о царстве, о троне,
О древнем законе, о сложных вещах…

И кушал лениво крыло куропатки,
Крыло куропатки, дроздовы лопатки.

Гостям улыбался, придворным кивал,
Крыло куропатки вином запивал…

Большая толпа перед ним пировала.
А кстати, чего на пирах не бывало!

И то, и другое… Обычно сперва
Раздоры, и ссоры, и злые слова.

А там и до рук постепенно доходит…
И взором толпу повелитель обводит

И видит: солдаты ведут мудреца,
Ведут мудреца в подземелье дворца.

Видать, надерзил он кому-то изрядно.
А это любому, конечно, досадно.

Но всё же зачем старика обижать?!
Зачем старика в подземелье сажать?!
— Эй, стражи! — солдатам кричит повелитель. —
Что сделал вам этот пророк и целитель?

Несладкое слово сказал? Не беда!
Ведите немедленно старца сюда!

И вот, натерпевшись великого страха,
Поклонами старец приветствует шаха.

И слуги с напутствием «Выпей до дна!»
Подносят философу чашу вина.

В честь мудрого старца звучали свирели,
И звёзды в наполненной чаше горели.

Но старец её осушить не спешил
(Как видно, помиловать звёзды решил).

Стоит он с наполненной чашей заздравной:
Сто лет пусть живёт повелитель наш славный!

И выплеснул на пол остатки вина.
(А пить полагалось, конечно, до дна.)

— О горе ему! — закричали назиры.
— О горе ему! — возопили визиры. —

Он спятил с ума, накажи его шах!
Какой он мудрец? Он бродячий ишак!

Он выплеснул на пол божественный дар —
Напиток царей, несравненный нектар!

…О мудрость! Дорога твоя не легка!
Хотели бедняге отвесить пинка.

Но, словно в сраженьях испытанный воин,
Был шах на пиру необычно спокоен;

Он тихо от вин и закусок хмелел
И дерзкий поступок простить повелел,

Сказав мудрецу: — Попрошу объясненья!
Здесь могут быть, видишь ли, разные мненья…

— О шах! Объясниться я, собственно, рад:
Лишь только в кистях я люблю виноград!

Лишь только в кистях он достоин вниманья,
Почтенья, участья, любви, пониманья:

Его подаёт нам Природа сама
Для бодрости тела, для силы ума…

Но тот виноград, что идёт на вино,
Приносит нам слабость и горе одно.

Я знаю, божественный этот напиток
Готовил мне в будущем тысячу пыток.

Меня бы свалил этот хитрый нектар,
Но меткий нанёс я нектару
Удар!

— Увы нам, увы! — закричали назиры,
— Увы нам, увы! — возопйли визиры,
Завыли, как ветры над пропастью: —
О-о!
Он вылил вино!
Он не выпил его!

Но шах рассердился: — Молчите, рабы,
Достойные более низкой судьбы!

Мерзавцы! Вы в пьяницы только годитесь,
Да, кажется, этим ещё и гордитесь!

Льстецы и лукавцы! Да грош вам цена!
От вашего пьянства страдает казна!

Он каплю пролил — вы кричите: «Бунтарство!»,
А сами по капельке пропили царство!

(О небо! У шаха на старости лет
Советников много, а умного нет!)

Его назначаю на должность визира!
Ему доверяю в правленье полмира!

Глупцы!
Чересчур вы довольны собой…
Отныне он ведает вашей судьбой!

Но… то ли от мудрости, то ли от страха,
Мудрец уклонился от милостей шаха,

И ночью, как только заснул караул,
Упрямый старик из дворца ускользнул.